В книге известного французского историка Марка Ферро рассказывается о том, как изучают историю в школах стран Африки и Австралии, Ближнем Востоке, Германии, Японии, США, Китае, Польши, России и др. Материал излагается в популярной форме. Книга снабжена хронологическими таблицами, библиографией и комментариями.
Марк Ферро
Как рассказывают историю детям в разных странах мира
От автора
Прошло десять лет после выхода в свет книги "Как рассказывают историю детям". У Вас в руках советское ее издание. До этого переводы книги вышли в Англии и в США, в Японии и в Италии, в Португалии, в Бразилии, в Нидерландах. Готовятся немецкое и испанское издания.
Но, конечно же, публикация этой книги на русском языке представляет для меня наибольший интерес. Именно в вашей стране сегодня, как нигде, высоки ставки истории. Не построишь будущее страны не представляя себе как следует ее прошлого и не зная ничего о том, как видят свою историю другие общества.
В тексте книги я ничего не менял, хотя сам ход истории меняет в жизни многое. Лишь в главе об СССР я дописал несколько страниц о проблемах истории в период перестройки. Добавлена также глава о второй мировой войне; она написана совсем недавно. В других местах все осталось так, как было десять лет назад. Причем я должен предупредить читателя, что если история Западной Европы занимает в книге ограниченное место, то это сделано умышленно. Пришло время отказываться от европоцентристского понимания истории. И я стремился к этому.
Остается добавить, что без квалифицированной и умной помощи Елены Лебедевой это издание не увидело бы света. И я приношу ей мою благодарность.
Марк Ферро
От переводчика
Переводить сочинение Марка Ферро было трудно. "Гигантский замысел книги, отдающий манией величия", который оправдывает в предисловии автор, ставит и перед переводчиком множество проблем освоения разнородного и обширного материала: исторического, страно– и киноведческого, педагогического. Совершенно бесценной в этой работе была помощь специалистов в разных областях истории, отвечавших на мои вопросы, дававших библиографические справки, наконец, взявших на себя труд прочесть тексты отдельных глав в переводе и высказать свои замечания. Я приношу самую сердечную благодарность М. С. Альперовичу, А. С. Балезину, И. А. Белявской, Ю. Л. Бессмертному, О. И. Варьяш, А. А. Вигасину, Р. Р. Вяткиной, А. Я. Гуревичу, М. В. Исаевой, А. В. Коротаеву, С. И. Лучицкой, А. Н. Мещерякову, А. С. Намазовой, С. В. Оболенской, Б. Н. Флоре, Г. С. Чертковой.
Перед читателем этой книжки также встанет немало проблем. Калейдоскоп дат, имен, названий, исторических событий, ученых сочинений и учебников для детей, фильмов и комиксов – чего здесь только нет. И далеко не все легко воспринимается без помощи комментариев. Однако совершенно невозможно было прокомментировать каждое имя, каждый факт, событие, которые могут оказаться не известными читателю неспециалисту. Это была бы еще одна книга. Комментарии (на них указывают в тексте звездочки) даются лишь там, где они необходимы для точного восприятия мысли автора, и особенно в тех случаях, когда найти информацию в советских справочных изданиях затруднительно.
Несмотря на сказанное, книга Марка Ферро предназначена не только для специалистов историков и педагогов. Она рассчитана прежде всего на широкого читателя. Автор не сковывает себя правилами строгого научного сочинения, это эссе, написанное в совершенно непринужденной манере, как непринужденна и сама его композиция.
Те или иные построения автора могут вызывать сомнения, желание спорить; текст книги все время бередит сознание, будоражит мысль. Он заставляет задуматься, причем не только о смысле науки истории, о том, как наука соотносится с историей, "отпускаемой" всем и каждому. Задумываешься и о том, какова ее роль в формировании взаимоотношений между людьми, группами людей, между народами. И многие мысли автора этой книги оказываются интересными именно для нас, прежде всего для нас. Вот почему, несмотря на все трудности, работа над переводом была удовольствием. Я надеюсь, что его разделят со мной читатели.
Е. Лебедева
Предисловие
Посвящается Вонни
Не нужно себя обманывать: образ других народов или собственный образ, который живет в нашей душе, зависит от того, как в детстве нас учили истории. Это запечатлевается на всю жизнь. Для каждого из нас это открытие мира, открытие его прошлого, и на сложившиеся в детстве представления впоследствии накладываются как мимолетные размышления, так и устойчивые понятия о чем-то. Однако то, что удовлетворяло нашу первую любознательность, пробуждало наши первые эмоции, остается неизгладимым.
Надо суметь разглядеть, различить это неизгладимое, идет ли речь о нас или о других – о Тринидаде, равно как и о Москве или Йокогаме. Это будет путешествие в пространстве, но, разумеется, и во времени. Его особенность – преломление прошлого в зыбких образах. Это прошлое не только не является общим для всех, но и в памяти каждого оно преображается с течением времени; представления наши меняются, по мере того как трансформируются знания, идеологии, по мере того как изменяются функции истории в том или ином обществе.
Сопоставить все эти представления стало в высшей степени важно сегодня, ибо с расширением границ мира, со стремлением к его экономической унификации при сохранении политической обособленности прошлое различных обществ становится более чем когда бы то ни было одной из ставок в столкновениях государств, наций, культур и этнических групп. Зная прошлое, легче овладеть настоящим, придать законные основания власти, претензиям. Ведь именно господствующие структуры: государство, церковь, политические партии и группы, связанные частными интересами, – владеют средствами массовой информации и книгоизданием, финансируют их от выпуска школьных учебников или комиксов до кино или телевидения. Прошлое, которое они отпускают всем и каждому, становится все более и более единообразным. Отсюда глухой протест со стороны тех, чья История оказывается "под запретом".
Впрочем, какая нация, какая группа людей способна еще воссоздать свою собственную историю? Даже у древних народов, имевших объединения и государства в незапамятные времена (вроде волжских хазар или королевства Арелат), их групповая самобытность оказывается растворенной в безымянном прошлом. На Востоке, от Праги до Улан-Батора, все этнические и национальные конфликты до последнего времени объяснялись согласно одной и той же модели, принадлежащей якобы Марксу, но в московской интерпретации. А все общества Юга деколонизируют свою историю, и часто теми же средствами, какими пользовались колонизаторы, т.е. конструируют историю, противоположную той, что им навязывали прежде.
Сегодня у каждой или почти у каждой нации есть несколько историй, накладывающихся одна на другую и сопоставляющихся одна с другой. В Польше, например, та история, что совсем недавно преподавалась в школе, заметно отличается от той, которую рассказывали дома. Русские играли в этих историях не совсем одинаковую роль… Мы обнаруживаем здесь столкновение коллективной памяти с официальной историографией, и в нем наверное проблемы исторической науки проявляются гораздо четче, чем в трудах историков.
История в том виде, как ее рассказывают детям, да и взрослым, позволяет одновременно узнать и то, что общество думает о себе, и то, как изменяется его положение с течением времени. Нужно только не ограничиваться изучением школьных учебников, комиксов, а попытаться сопоставить их с постулатами современной науки. Например, история армянского народа та, что преподают в Советской Армении, та, что учат дети диаспоры (и многие дети в Армении, но дома, в домашнем кругу), и та, которую представляет общераспространенное толкование всемирной истории, – это три разные версии истории. Причем нельзя утверждать, что последняя более реалистична или более законна, чем другие.
Социологи и футурологи предсказывают абсолютную глобализацию и единое информационное пространство, но пока реальность далека от утопий. Мировоззрение, менталитет, политическая идеология отдельных наций влияют на восприятие не только настоящего, но и прошлого. Мы собрали ключевые отличия в преподавании истории в разных странах.
Россия
Школьная программа по истории в нашей стране выглядит следующим образом: пятый класс - история древнего мира, шестой класс - история Средних веков, седьмой и восьмой класс - Новое время, девятый класс - Новейшее время (от Первой мировой по настоящие дни). В старших классах обычно повторяют пройденное. При этом непосредственно отечественную историю преподают с шестого по девятый классы, и на нее уходит 70% времени от всей программы.
Ключевая черта исторического образования в России - упор на патриотизм. В основном за счёт долгих описаний героических подвигов русских завоевателей и солдат. Не секрет, что история Второй мировой войны подаётся с уклоном в ход Великой Отечественной, длившейся с 1941 по 1945 годы. И здесь у здорового стремления воспитать преданных граждан появляется побочный эффект: многие российские школьники считают, что и мировое противостояние фашистской Германии началось и закончилось в те же сроки.
Американские учебники существенно искажают информацию об исторических персоналиях и событиях, утверждает социолог Джеймс Лоуэн в книге «Ложь учителя: ваши учебники истории ошибаются» . В качестве примеров - история первых колонизаторов. О кровавых завоеваниях и геноциде коренных жителей США предпочитают умалчивать или преподносить отношения между индейскими племенами и золотоискателями как более-менее спокойные. При этом в целом, по словам ученого, история в американских учебниках пессимистична и формирует у детей восприятие, что лучшее время страны уже позади.
Студент из Нью-Джерси Гарольд Кинсберг заявляет , что история прочих стран преподается в США очень бегло: «Нас учат тому, что есть Северная Америка, есть Европа и есть другие государства, которые можно рассматривать в одной куче. О Скандинавии мы что-то слышали, об Османской империи и России мы что-то читали. Курс Всемирной истории рассказывает немного и об Африке, в основном, о пирамидах. Южная Америка - это только ацтеки, майя, инки, испанская колонизация и пара освободительных движений. А центральная и Юго-Восточная Азия будто и не существовали до колонизации Британией».
Кроме того, искажаются и сведения о Второй мировой войне. Недавний опрос среди американских граждан показал, что большинство считает - нацистов победили именно США.
Германия
С пятого по девятый класс дети изучают каменный век, Римскую империю, крестовые походы, эпохи Возрождения и Просвещения. Из десятиклассников преподаватели формируют отдельные группы, которые изучают то или иное событие более подробно. В целом, материал подается в свободной форме и без особенного углубления, однако есть чёткая мораль: «общество должно учиться на своих и чужих промахах».
Французский историк Марк Ферро пишет , что в нацисткой Германии история в школах начиналась с новейшего времени - в основном, изучали биографию и деятельность Гитлера и приближенных к нему политиков. А сразу после разгрома фашизма историю Второй мировой войны совсем исключили из программы, вплоть до 60-х. Сегодня этот эпизод преподается очень подробно. Современные немцы предпочитают делать выводы из ошибок предков.
Франция
Ферро говорит о Франции, как о стране, в которой представление об истории формируется писателями: в романах, картинках и комиксах. Интересно, что современные французские учебники практически не содержат дат, но изобилуют репродукциями и иллюстрациями.
Американский историк Джордж Хапперт утверждает , что в прошлом определенные исторические факты неоднократно замалчивались. Так, французские авторы не говорили о событиях, связанных с процессом над Жанной д`Арк до XVI века, не упоминалось и о роли церкви, практически все повествование было посвящено королю. Кроме того, в XX веке стали игнорировать «брачный союз» с Бретанью, который оказался для Франции насильственным.
Бо льшая часть программы в Испании сводится к изучению культурного и религиозного опыта. Так, например, в одном из самых популярных учебников Антонио Альвареса Переса «Энциклопедия, первая ступень» больше половины материала посвящено истории духовности. Огромное внимание уделяют истории народных праздников, которых на счету у испанцев более трех тысяч.
Общая репрезентация исторического процесса в Испании выглядит как долгая борьба страны за свободу. Однако по сей день замалчиваются такие события, как завоевание Мексики и Перу, уничтожение индейцев и рабство.
Великобритания
Британский подход тоже не лишён субъективности. «Если мы хотим воспитать в молодых людях гражданское чувство, их необходимо наполнять патриотическими мифами», - заявил профессор Кембриджского университета Ричард Эванс. Школьная программа в Великобритании построена на чествовании былых побед государства. Практически не уделяется внимания проблемам, с которыми сталкивались другие страны.
С другой стороны, эти идеи неоднократно подвергались критике. Противники патриотической программы выступают с лозунгами «больше фактов» и «меньше субъективности». И, судя по опросам, побеждают: британские школьники в последнее время любят историю за возможность раскрыть исследовательский потенциал и сопоставить несколько разных точек зрения на те или иные процессы.
Прошло десять лет после выхода в свет книги «Как рассказывают историю детям». У Вас в руках советское ее издание. До этого переводы книги вышли в Англии и в США, в Японии и в Италии, в Португалии, в Бразилии, в Нидерландах. Готовятся немецкое и испанское издания.
Но, конечно же, публикация этой книги на русском языке представляет для меня наибольший интерес. Именно в вашей стране сегодня, как нигде, высоки ставки истории. Не построишь будущее страны не представляя себе как следует ее прошлого и не зная ничего о том, как видят свою историю другие общества.
В тексте книги я ничего не менял, хотя сам ход истории меняет в жизни многое. Лишь в главе об СССР я дописал несколько страниц о проблемах истории в период перестройки. Добавлена также глава о второй мировой войне; она написана совсем недавно. В других местах все осталось так, как было десять лет назад. Причем я должен предупредить читателя, что если история Западной Европы занимает в книге ограниченное место, то это сделано умышленно. Пришло время отказываться от европоцентристского понимания истории. И я стремился к этому.
Остается добавить, что без квалифицированной и умной помощи Елены Лебедевой это издание не увидело бы света. И я приношу ей мою благодарность.
Марк Ферро
От переводчика
Переводить сочинение Марка Ферро было трудно. «Гигантский замысел книги, отдающий манией величия», который оправдывает в предисловии автор, ставит и перед переводчиком множество проблем освоения разнородного и обширного материала: исторического, страно– и киноведческого, педагогического. Совершенно бесценной в этой работе была помощь специалистов в разных областях истории, отвечавших на мои вопросы, дававших библиографические справки, наконец, взявших на себя труд прочесть тексты отдельных глав в переводе и высказать свои замечания. Я приношу самую сердечную благодарность М. С. Альперовичу, А. С. Балезину, И. А. Белявской, Ю. Л. Бессмертному, О. И. Варьяш, А. А. Вигасину, Р. Р. Вяткиной, А. Я. Гуревичу, М. В. Исаевой, А. В. Коротаеву, С. И. Лучицкой, А. Н. Мещерякову, А. С. Намазовой, С. В. Оболенской, Б. Н. Флоре, Г. С. Чертковой.
Перед читателем этой книжки также встанет немало проблем. Калейдоскоп дат, имен, названий, исторических событий, ученых сочинений и учебников для детей, фильмов и комиксов – чего здесь только нет. И далеко не все легко воспринимается без помощи комментариев. Однако совершенно невозможно было прокомментировать каждое имя, каждый факт, событие, которые могут оказаться не известными читателю неспециалисту. Это была бы еще одна книга. Комментарии (на них указывают в тексте звездочки) даются лишь там, где они необходимы для точного восприятия мысли автора, и особенно в тех случаях, когда найти информацию в советских справочных изданиях затруднительно.
Несмотря на сказанное, книга Марка Ферро предназначена не только для специалистов историков и педагогов. Она рассчитана прежде всего на широкого читателя. Автор не сковывает себя правилами строгого научного сочинения, это эссе, написанное в совершенно непринужденной манере, как непринужденна и сама его композиция.
Те или иные построения автора могут вызывать сомнения, желание спорить; текст книги все время бередит сознание, будоражит мысль. Он заставляет задуматься, причем не только о смысле науки истории, о том, как наука соотносится с историей, «отпускаемой» всем и каждому. Задумываешься и о том, какова ее роль в формировании взаимоотношений между людьми, группами людей, между народами. И многие мысли автора этой книги оказываются интересными именно для нас, прежде всего для нас. Вот почему, несмотря на все трудности, работа над переводом была удовольствием. Я надеюсь, что его разделят со мной читатели.
Е. Лебедева
Предисловие
Посвящается Вонни
Не нужно себя обманывать: образ других народов или собственный образ, который живет в нашей душе, зависит от того, как в детстве нас учили истории. Это запечатлевается на всю жизнь. Для каждого из нас это открытие мира, открытие его прошлого, и на сложившиеся в детстве представления впоследствии накладываются как мимолетные размышления, так и устойчивые понятия о чем-то. Однако то, что удовлетворяло нашу первую любознательность, пробуждало наши первые эмоции, остается неизгладимым.
Надо суметь разглядеть, различить это неизгладимое, идет ли речь о нас или о других – о Тринидаде, равно как и о Москве или Йокогаме. Это будет путешествие в пространстве, но, разумеется, и во времени. Его особенность – преломление прошлого в зыбких образах. Это прошлое не только не является общим для всех, но и в памяти каждого оно преображается с течением времени; представления наши меняются, по мере того как трансформируются знания, идеологии, по мере того как изменяются функции истории в том или ином обществе.
Сопоставить все эти представления стало в высшей степени важно сегодня, ибо с расширением границ мира, со стремлением к его экономической унификации при сохранении политической обособленности прошлое различных обществ становится более чем когда бы то ни было одной из ставок в столкновениях государств, наций, культур и этнических групп. Зная прошлое, легче овладеть настоящим, придать законные основания власти, претензиям. Ведь именно господствующие структуры: государство, церковь, политические партии и группы, связанные частными интересами, – владеют средствами массовой информации и книгоизданием, финансируют их от выпуска школьных учебников или комиксов до кино или телевидения. Прошлое, которое они отпускают всем и каждому, становится все более и более единообразным. Отсюда глухой протест со стороны тех, чья История оказывается «под запретом».
Впрочем, какая нация, какая группа людей способна еще воссоздать свою собственную историю? Даже у древних народов, имевших объединения и государства в незапамятные времена (вроде волжских хазар или королевства Арелат), их групповая самобытность оказывается растворенной в безымянном прошлом. На Востоке, от Праги до Улан-Батора, все этнические и национальные конфликты до последнего времени объяснялись согласно одной и той же модели, принадлежащей якобы Марксу, но в московской интерпретации. А все общества Юга деколонизируют свою историю, и часто теми же средствами, какими пользовались колонизаторы, т.е. конструируют историю, противоположную той, что им навязывали прежде.
Сегодня у каждой или почти у каждой нации есть несколько историй, накладывающихся одна на другую и сопоставляющихся одна с другой. В Польше, например, та история, что совсем недавно преподавалась в школе, заметно отличается от той, которую рассказывали дома. Русские играли в этих историях не совсем одинаковую роль… Мы обнаруживаем здесь столкновение коллективной памяти с официальной историографией, и в нем наверное проблемы исторической науки проявляются гораздо четче, чем в трудах историков.
История в том виде, как ее рассказывают детям, да и взрослым, позволяет одновременно узнать и то, что общество думает о себе, и то, как изменяется его положение с течением времени. Нужно только не ограничиваться изучением школьных учебников, комиксов, а попытаться сопоставить их с постулатами современной науки. Например, история армянского народа та, что преподают в Советской Армении, та, что учат дети диаспоры (и многие дети в Армении, но дома, в домашнем кругу), и та, которую представляет общераспространенное толкование всемирной истории, – это три разные версии истории. Причем нельзя утверждать, что последняя более реалистична или более законна, чем другие.
В самом деле, истории, независимо от ее тяги к научному знанию, присущи две функции: врачевание и борьба. Эти миссии осуществлялись в разные времена по-разному, но смысл их остается неизменным. Независимо от того, восхваляется ли Иисус Христос во франкистской Испании, нация и государство в республиканскую эпоху во Франции, коммунистическая партия в СССР или в Китае, история остается одинаково миссионерской: наукообразие и методология служат не более чем «фиговым листком» идеологии. Бенедетто Кроче писал в начале XX в., что история в большей мере ставит проблемы своего времени, чем той эпохи, которую, как предполагается, она изучает. Так, фильмы «Александр Невский» Эйзенштейна и «Андрей Рублев» Тарковского, воскрешая русское средневековье, информируют нас один о сталинской России и ее опасениях, связанных с Германией, другой – об СССР брежневских времен, его стремлении обрести свободу и его проблемах в отношениях с Китаем. История, которую преподают сегодня маленьким африканцам, говорит о современных проблемах черного континента не меньше, чем о его прошлом. Книги для детей призваны там прославлять великие африканские империи прошлого, великолепие которых сопоставляется с упадком и отсталостью феодальной Европы в ту же эпоху. Это определенно выполнение функции врачевания. Или там же – и это тоже весьма актуально – клубок спорных вопросов, порожденных конфликтом с исламом, замалчивается, они преуменьшаются или даже при помощи сослагательного наклонения ставится под сомнение их правомерность.
Кажется, что историю везде преподают примерно одинаково - периоды падений, взлётов и набор ключевых событий. Но то, как школьникам преподносят историю в той или иной стране, может очень многое рассказать о менталитете её граждан. Например, в Испании почти все факты истории становятся поводом для национального праздника. А во Франции и Германии о трудных периодах истории предпочитают не рассказывать вовсе или рассказывают через комедии или комиксы. Об этих особенностях историк Марк Ферро написал в книге «Как рассказывают историю детям в разных странах мира». «Мел» приводит её основные тезисы.
Для тех, кто готовится к главному школьному экзамену
Известный французский историк, специалист по истории Европы XX века и СССР Марк Ферро написал книгу «Как рассказывают историю детям в разных странах мира» в 1981 году. На русском книга переиздаётся до сих пор. Возможно, после труда Ферро уроки истории во многих странах Европы стали отличаться большей объективностью.
Французский историк Марк Ферро
При этом Ферро не отличается аккуратностью, жонглируя историческими фактами. Текст книги вообще не изобилует точными источниками цитат. По признанию переводчика, невозможно было прокомментировать каждое имя или дату, иначе получилась бы ещё одна книга. Остаётся лишь верить на слово обширным энциклопедическим знаниям автора.
Марк Ферро утверждает: то, как мы сопоставляем друг с другом истории разных стран, показывает, что общество думает о себе и как меняется это отношение с течением времени. Иногда коллективная память о конкретных исторических фактах сталкивается с этими самыми фактами, и часто реальные события не совпадают с представлениями о них у целых народов. История, как её видят в Европе, - это проявление этноцентризма, когда даже история России становится достойной изучения лишь после её «европеизации» Петром I.
Испания
История, которую изучают испанские дети, - не плод научной разработки. История здесь - это народная память, и она спонтанна, в отличие от школьных учебников. В стране отмечают примерно три тысячи праздников, большинство из которых религиозные, а оставшиеся - народные. Все они связаны с историческими событиями: Moros у Christianos, праздник кельтиберов в Сан-Педро, повторение церемонии, которая в 1852 году положила конец выплате Галисией дани Кастилии, праздник в честь коронации католических королей, открытия Америки, победы при Лепанто, борьбы за независимость против Наполеона и так далее.
В книге «Энциклопедия, первая ступень» Антонио Альвареса Переса, выпущенной в 1965 году, 44 страницы текста уделено религии и лишь 37 страниц - истории страны. Причём история Испании представлена как длительное сражение за свободу. В то же время в Испании есть табу на рассказы о завоевании Мексики и Перу. Умалчивается история испанской империи с землями от Кубы до Манилы и Гвинеи. Проигнорированы также уничтожение индейцев и работорговля.
Праздник «Moros у Christianos» в Испании
Германия времён нацизма
В Германии большая роль в изучении истории отводится кино и опере. Именно эти виды искусства помогают формировать мировоззрение детей. При гитлеровском режиме в 1936 году около 70 000 школ имели 16-миллиметровые кинопроекторы, в производство было запущено более 500 фильмов. Из них 227 - для начальной и средней школы и 330 - для университета. Тогда как первый учебник нацистского толка был выпущен в 1937 году. История в немецкой школе преподавалась в обратном порядке. От новейшей к древней, где Гитлер выступал первым из великих героев и как бы венчал собой всю историю. Когда фашизм был побеждён, история XX века была просто исключена из преподавания, запрет касался даже причин Первой мировой войны, и младшие поколения немцев не могли ответить, кто такой Гитлер. В 60-е годы отказ от траура по нацизму стал одним из катализаторов бунта молодёжи. Выросшие дети осуждали поведение родителей во время войны и то, что не взяли ответственность за истребление евреев.
Школьный урок в нацисткой Германии
Франция
Во Франции, как и в Англии с Германией, есть свои писатели, помогающие формировать представление французов о своей стране в мировой истории, - это Дюма, Гюго, Жюль Верн, Поль д’Ивуа. Помимо романов во Франции очень распространены комиксы: в них история используется как фон или арена действий. Комикс про Астерикса был продан рекордным тиражом, превышающим 30 миллионов экземпляров. Причём любовь к развлекательному жанру, где история если и показана, то безопасно, выдаёт страх французов перед осознанием некоторых непростых периодов страны. Это подтверждается огромным распространением развлекательных журналов и комиксов и малым - аналитической и критической историй.
Комикс про Астерикса
Американский историк Джорж Хапперт говорит, что французские авторы XV–XVI веков не использовали подлинные документы процесса над Жанной д’Арк
В анналах средневекового летописца Жиля Жанне д’Арк почти не уделено внимание. Главным героем тех событий выступает король, а о ереси, ведовстве и влиянии церкви нет ни слова. Позже в анналах Бельфоре появляется религиозная история Жанны д’Арк, где она выступает исполнительницей воли Бога. Когда монархический строй сменился республиканским, официальная версия истории Жанны д’Арк перестала быть проблемой для правительства. Поэтому во Франции существуют две признанные версии событий - религиозная и светская.
Кроме того, в XX веке стали замалчивать и пропускать некоторые исторические факты: «брачный союз» с Бретанью оказался насильственным, Корсику пришлось усмирять после того, как она была «куплена». Вместо изучения исторических периодов в школах стали изучать отдельные темы. По официальной версии это делалось для того, чтобы избавить школьников от изучения огромного количества дат и ненужных фактов. В начальной школе урок истории был вовсе отменён, зато телевидение показывало так называемую «стерилизованную» историю, угодную французскому правительству. В 1968 году издательства приступили к выпуску книг, сопровождавшихся огромным количеством иллюстраций. Причём книжный макет ставился во главу угла, история же выдавалась школьникам мизерными дозами.
Национальная героиня Франции Жанна д’Арк
Кроме отдельных стран Европы, Ферро подробно рассказывает об особенностях расовой истории.
История «белых»
До 80-х годов прошлого столетия история преподавалась исключительно с позиции «белых». В 80-х годах прошлого века «белая» история постепенно уходит из учебников, но все ещё живёт в коллективном сознании. В её основе лежит Откровение, исполнение воли Божьей, Грехопадение и Воскресение Иисуса Христа как великий поворот в мировой истории. Важные для европейцев понятия, такие как уважение к порядку и закону, национальное единство, монотеизм, демократия, оседлый образ жизни, индустриальность, вера в прогресс, - влияют на исторические факты, которые будут рассказаны детям на уроках.
Воскресение Иисуса Христа
Ислам
О проблемах «исламизации» принято говорить сдержанно. В учебнике для четвёртого класса рассказывается о торговле неграми, которая практиковалась европейскими нациями, американцами и арабами при поддержке африканских правителей. Но исторические периоды указаны неверно: историки забыли о ещё семи веках торговли чёрными рабами в страны ислама. В учебнике вовсе не упоминаются негры-рабы этих стран. «Опять дрогнула рука, когда речь зашла об арабах, о совершённых ими преступлениях. О том, как они превращали в евнухов и лишали возможности иметь наследников тысячи пленников… Тогда как перечень преступлений европейцев - и с полным основанием - занимает целые страницы», - пишет Ферро.
Начальное образование в исламских странах носит религиозный характер. В основе лежит изучение Корана
История изучается с деяний Пророка, начавшихся во времена сотворения мира. И уже с самого раннего возраста дети знают о браке, разводе и наследовании.
По мнению мусульман, христиане не использовали единственную данную им возможность спастись. Иудеи будут страдать непрерывно, дожидаясь пришествия Мессии. И только мусульмане могут с оптимизмом смотреть на своё существование, и это - благодаря деяниям пророка Мухаммеда и другим победам ислама. История не рассматривается как события и факты в хронологической последовательности. Уделяется внимание только пророкам, которые были до Мухаммеда и не смогли победить и деяниям самого Пророка. И после его жизни исторические события представлены как борьба за освобождение. Особенно это заметно по тем разделам истории, которые не касаются специфических мусульманских проблем. Средние века сравниваются с историей Востока, где Запад выглядит царством мракобесия, тогда как исламские страны переживают расцвет. В Европе история открытий начинается с Колумба и Магеллана, а в арабо-исламской истории - с исследований финикийцев и путешествия арабов в Индийский океан.
Марк Ферро. Как рассказывают историю детям в разных странах мира
В России переиздали книгу французского историка, опубликованную во Франции почти 30 лет назад. Написанная в популярной форме книга поднимает важные вопросы преподавания истории в школе и фальсификации истории. Анализируя и сравнивая национальные версии истории, оформленные в школьные курсы, автор демонстрирует впечатляющую вариативность «рассказов о прошлом», обнаруживает разные формы существования истории – институциональную историю, контристорию, коллективную память. Мы приводим ссылку на полный текст предыдущего издания, а также послесловие к новому изданию, в котором рассказывается об авторе и советском, а позже российском опыте взаимодействия с собственным прошлым
 |
Ферро М. Как рассказывают историю детям в разных странах мира. М., Книжный Клуб 36 6, 2010 Аннотация. 2 издание. Книга «Как рассказывают историю детям в разных странах мира» впервые была издана во Франции почти 30 лет назад. Написанная в популярной форме, книга поднимает важнейшие вопросы преподавания истории в школе, пропаганды исторических званий, фальсификации истории, отношения к историческому наследию. Переводы книги Марка Ферро выходили в Германии, Испании, Японии, Италии, Португалии, Бразилии, Нидерландах, а также в России в 1992 году. За прошедшие десятилетия многое изменилось не только в России и других странах, но и в вопросах преподавания истории. Актуальность бережного отношения к историческому знанию высока сейчас как никогда раньше. Марк Ферро внес необходимые изменения в текст книги и существенно дополнил. В новом виде книга вышла во Франции в 2004. На русском языке книга выходит в переводе именно с этого издания. |
|
Полный текст книги |
1 издание. Ферро М. Как рассказывают историю детям в разных странах мира: Пер. с фр. - М.: Высшая школа, 1992 |
 |
|
|
|
|
Книга Ферро и российский опыт «рассказов о прошлом»
Дмитрий Ермольцев. Послесловие к изданию 2010 г.
(приводится с сокращениями)
Книга Ферро увидела свет в 1981. В течение десятилетия переводы вышли в Англии, США , Японии, Бразилии, Италии, Португалии, Нидерландах, Германии, Испании. Советское издание, разумеется, было невозможно. Русский перевод - появись он тогда - несомненно обогатил бы самиздат и не остался бы незамеченным в диссидентской среде – уж больно насущной для инакомыслящих проблематике было посвящено исследование. Понадобилась перестройка с ее цензурными послаблениями и книжным бумом, чтобы исследование французского историка вышло в нашей стране.
Первое российское издание 1992-го года
В предисловии автора к первому российскому изданию он обращается еще к советскому читателю – а книга, между тем, вышла в 1992 (основная работа по подготовке первого издания шла в 1989, 1990 и до августа 1991 гг.). Специально для советского издания автор объединил главы, посвященные Советскому Союзу и Армении, а издательство выбросило из книжки некоторые «неуместные» эпизоды. Редакторские ухищрения, вызванные политическим контекстом, потеряли смысл - так действительность иллюстрировала рассуждения Ферро об «изменчивом облике истории» в СССР . Немыслимый по нынешним временам тираж - 50 тыс. - соответствовал перестроечному интересу к истории и гуманитарной мысли в целом. В сегодняшней России книга Ферро вряд ли найдет стольких читателей.
За последние десятилетия весь мир претерпел большие изменения в том, что касается идеологий, ценностей, педагогических представлений. Спустя три десятка лет Марк Ферро переработал свой труд с учетом сегодняшних реалий, а Елена Лебедева подготовила перевод нового варианта. Но всех произошедших изменений нынешняя редакция «Как рассказывают историю» не отражает. Трудно предположить, что в современных испанских учебниках восхваляется Франко и замалчиваются репрессии против иудеев и мусульман, как это было полстолетия назад, вряд ли в современной иранской школе национальное начало превозносится над религиозным и воспитываются симпатии к западному миру, как это было до исламской революции 1979. Во многих странах Запада важнейшим трендом стала политкорректность.
И все же сочинение Ферро остается полностью актуальным, ведь его цель - не столько фиксация текущего положения дел, сколько обнажение принципов и механики многообразной зависимости преподавания истории детям от политической конъюктуры.
Преподавание истории и историческая политика
То, что историческая наука и в особенности школьное преподавание истории часто выступают орудием политических манипуляций, воспроизводства мифов и клише, не было новостью и до того, как Марк Ферро предпринял свое исследование. Но Ферро показывает настоящий масштаб явления: фальсификация, недобросовестное интерпретирование прошлого повсеместны. На всех широтах и при любых порядках школьная история служит правящим элитам («история остается одинаково миссионерской: наукообразие и методология служат не более чем “фиговым листком” идеологии»). Но интерес исследования не только в установлении этого печального факта. Ферро показывает, как формируются образовательные доктрины под влиянием религиозных и национальных традиций, как они меняются при смене политических курсов, каким образом строится система преувеличений и умолчаний, призванная вылепить из ребенка лояльного гражданина.
История Ферро
Говоря о складывании тех или иных исторических парадигм, Ферро всегда обращает большое внимание на обстоятельства их возникновения. Будет нелишне обрисовать на этих страницах житейские обстоятельства самого Ферро.
Юность будущего историка пришлась на нацистскую оккупацию. В 1941 семнадцатилетнего выпускника школы, еврея по матери, переправили в «свободную зону», где он продолжил образование и принял активное участие в антифашистском подполье. Его мать, оставшаяся в Париже, погибла. Возможно, именно опыт Второй мировой войны, Холокоста и Сопротивления способствовал интересу Ферро к эпизодам смены политического и социального порядка, к идеологиям. Ферро изучал историю большевистской и национал-социалистической революций, писал и снимал документальное кино о тоталитарных диктаторах - Ленине и Гитлере.
В методологическом отношении Ферро принадлежит к прославленной школе Анналов, являясь соредактором журнала, давшего имя направлению. Конек анналистов - историческая психология, т.е. изучение сознания людей разных эпох, их коллективных представлений (т.н. ментальностей); это предполагает повышенное (и скептичное) внимание исследователя к идеологиям и пропаганде.
Разоблачая идеологические спекуляции на истории, Ферро не обходит молчанием современную ему демократическую Европу, не щадит и своего отечества - Франции. Его подпись стоит под известным обращением , т.н. «Воззванием из Блуа»:
«В свободном государстве ни одна политическая сила не вправе присвоить себе право устанавливать историческую истину и ограничивать свободу исследователя /…/В демократическом обществе свобода историка – это наша общая свобода».
Теоретическая основа книги
Обращение историка-анналиста к образовательной проблематике не случайно: история занимает не последнее место в коллективных представлениях, а «образ других народов или собственный образ, который живет в нашей душе, зависит от того, как в детстве нас учили истории», говорит автор в предисловии. Ферро проводит границу между тем, что думают о прошлом историки, тем, что из этого сообщают школьные учителя и учебники и тем фоновым знанием, которое формируется рассказами старших, беллетристикой, кино и пр.
- Во-первых, институциональная история - преобладающая в данном социуме и поддержанная основными его институтами, в первую очередь государством - история властвующих. Именно эта форма царит в школе и транслируется через учебники.
- Во-вторых, контристория , противостоящая институциональной. Это история побежденных и подчиненных - различных меньшинств, притесняемых, отрешенных от власти и отодвинутых на периферию социальных групп. Контристория может опираться на не господствующие социальные институты - например, католическая церковь в советской Польше и Литве - такую форму Ферро называет институциональной контристорией. При резких исторических поворотах - скажем, смене политического режима - институциональная история и контристория меняются местами. Оба очага относятся к «истории историков», т.е. книжной.
- Третья форма - индивидуальная или коллективная память общества. Это представления, бытующие как часть повседневной культуры и тесно сплетенные с различными житейскими воззрениями, они могут быть вообще не связаны с научным изучением прошлого, но основываться на семейных, религиозных, этнических и т.п. преданиях.
Как рассказывали историю в СССР
1. Институциональная история в СССР
Каково же соотношение этих трех форм в нашей стране? В советский период, который охватывает исследование Ферро, институциональная история была партийной, т.е. предельно монополистской, идеологизированной и манипуляторской. Советский режим справедливо называют идеократией, и в Стране Советов история прислуживала идеологии более, чем где бы то ни было. Апологетичность, национальное и/или религиозное бахвальство, как показывает Ферро, свойственно любой институциональной истории. Но существуют различные степени мифологизации, и количество осознанно фальсифицированных фактов тоже существенно различается. В этом отношении советская историческая наука и педагогика были уникальны:
подтасовками занимаются «и самые либеральные режимы…Однако за пределами СССР разные интерпретации фактов существуют рядом друг с другом /курсив мой - ДЕ /. В СССР же это совершенно невозможно». Исключительный характер советской интерпретации истории придавал и коммунистический мессианизм, предполагающий прославление СССР как «первого в мире государства рабочих и крестьян» (ср. по Ферро гордость арабов как первых носителей и распространителей истинной веры).
До второй половины 30-х советский взгляд на историю отличал радикальный культ революционности, столь же радикальный интернационализм и резко критическое отношение к дореволюционному прошлому России. С конца 30-х и особенно во время и после войны дореволюционное прошлое частично реабилитируется, а ориентированный на мировую революцию пролетарский интернационализм сменяется русским национализмом и государственничеством в сталинской редакции. Сталинский образ прошлого, опиравшийся в числе прочего на карамзинскую доктрину благодетельности для России сильной власти, единоначалия и централизма, продержался в общих чертах до гибели СССР .
В позднесоветский период мессианский комплекс строителей коммунизма был неотделим от имперских амбиций «страны - победительницы фашизма» (и вообще победительницы), от национально окрашенного великодержавия (восхваление русского народа как старшего в «семье»: «Союз нерушимый республик свободных сплотила навеки великая Русь»). Именно такую конфигурацию идей мы находим во всех советских учебниках по отечественной истории, в советском кино и книгах по истории для детей.
2. Контристория в СССР
Носителями контристории в Советском Союзе были преимущественно диссиденты, читатели Солженицына и других запрещенных авторов и . Их дети знали о ГУЛАГ е, репрессированных народах и вслед за родителями полагали, что Ленин - не освободитель, а диктатор, чекисты - не щит и меч, а скорее топор и плаха революции, СССР - не рай земной, а печальное во многих отношениях место. Критичность распространялась и на дореволюционную историю - вопреки школе дети либеральной интеллигенции догадывались, что не только СССР не есть всемирный оплот добра, но и Россия не родина слонов, норманисты были в чем-то правы, и т.д. и т.п.
Впрочем, инакомыслящая интеллигенция была не только либеральной, уже в 60-е наметилось возрождение «русской идеи», возобновилось традиционное деление на западников и славянофилов, почвенников и сторонников модернизации. Поклонники национального начала идеализировали Российскую империю, противопоставляя русскую традицию не только коммунистической утопии, но и «западному пути» (в то же время национально окрашенная и, часто, антироссийская контристория формировалась на Украине, в Грузии, Литве и некоторых других «братских республиках»). Контристория очень быстро начала выбрасывать конкурирующие и даже враждующие ветви, как и должно было быть в сложно устроенном, неоднородном, развивающемся через катастрофы обществе.
Стоит ли говорить, что на школе эти подспудные процессы никак не сказывались? Альтернативную информацию, в том числе историческую, в советских условиях дети могли получать почти исключительно изустным путем, как до Гуттенберга (Ферро отмечает, что контристория «может выжить подчас лишь в устной форме». Понятно, что школьная /официальная и домашняя история часто входили в острое противоречие, порой же сложно соединялись и парадоксально преломлялись в сознании людей. Яркий пример: во время недавних войн чеченские комбатанты отождествляли Грозный со Сталинградом, себя с защитниками последнего, федералов же с «фашистскими агрессорами».
3. Коллективная память в СССР
Вообще же коллективная память советского человека аморфна и недостаточно изучена. Историческое сознание и семейная память репрессированных, духовенства, раскулаченных, крымских татар или эстонцев сильно отличались от предписанного официозом. Десятилетия террора заставляли отказываться от прошлого - от собственного о нем мнения, от семейной истории, от передачи памяти о прошлом своим детям. Так, мифология Отечественной войны 1941-45, основополагающая для советской культуры второй половины 20 века, противоречила непосредственному опыту советских пленных, остарбайтеров, миллионов людей, побывавших под оккупацией, но почти полстолетия этот опыт был табуирован, скрыт завесой молчания.
Поздний застой был временем растущего внимания к историческому - следствие окончательного отчуждения общества от идеологии, от самого государства, как бы вышедшего из потока истории и застывшего в брежневском окостенении. Спектр человеческих реакций на выхолащивание общественной жизни в 70-е - 80-е был велик - от эскапизма до попыток осознать сложившееся положение. История годилась и для того, и для другого. В первом случае время предлагало антикварное увлечение древностью, русской стариной, во втором - размышление над причинами русской трагедии (путь, обозначенный Солженицыным). В годы безвременщины интеллигенция удовлетворяла свою тягу к истории книгами и медийными выступлениями Эйдельмана и Лихачева, широкая публика - читая романы Пикуля.
Перестройка и отношение к истории
По-настоящему массовый интерес к истории спровоцировала перестройка. Интерес этот был не академический - как и всякий массовый интерес - а прагматический. В предисловии к первому русскому изданию Марк Ферро замечает:
«Именно в вашей стране сегодня, как нигде, высоки ставки истории».
И тут же поясняет свою мысль: «Не построишь будущее страны не представляя себе как следует ее прошлого и не зная ничего о том, как видят свою историю другие общества». Переосознать прошлое, чтобы пересоздать общественную жизнь - таков был пафос эпохи. Ставки истории падали по мере того, как посткоммунистическое будущее становилось настоящим, надежда сменялась разочарованием или успокоенностью. Как уже было сказано выше, перестроечный тираж Ферро не нашел бы сегодня читателя - точно так же, как нынешним поэтам не собрать стадионов подобно тому, как это делали глашатаи оттепели.
Революция в исторических представлениях была частью общей революции мировоззрения. Прежняя картина мира рушилась. На рубеже 90-х граждане СССР сжигали то, чему поклонялись, и поклонялись тому, что сжигали. Кризис советской институциональной истории - следствие гибели политического режима, с которым она была так тесно связана. В полном соответствии с постулатами Марка Ферро на первый план выступила диссидентская контристория в ее либеральном и националистических вариантах. И не только она - одним из плодов недоверия к официальной историографии, скомпрометированной идеологическими применениями, стала популярность т.н. Новой хронологии Фоменко-Носовского, парадоксальным образом также выступающей в роли контристории - если подразумевать под этим термином прежде всего иную, оппозиционную историю, противостоящую общепризнанной. Главная причина успеха Новой хронологии и других направлений псевдоистории, собирательно именуемых фолк-хистори - именно кризис институциональной истории и отсутствие научной альтернативы, привлекательной для публики. И, конечно же, высокая степень социальной напряженности, широкое недовольство истэблишментом, прислужницей которого видится его оппонентам официальная наука. Не случайно среди сторонников Фоменко мы встречаем героев вчерашней (Александр Зиновьев) и сегодняшней (Гарри Каспаров) оппозиции. Альтернативное прошлое выступает залогом альтернативного буущего.
Как рассказывают историю в России. «Учебник Филиппова»
Одной из черт перестройки был стремительно нараставший разрыв между учебниками, школьной историей как таковой, и общественными настроениями. Глобальная переоценка советского и дореволюционного прошлого, легализация контристории в медиа - все это находилось в разительном несоответствии с состоянием образовательной системы, сохранявшей лояльность государству. Положение меняется после августа 1991.
С 1990-х российские учебники с большим или меньшим успехом пытаются совместить несовместимое - историю условно советскую (институциональную в недавнем прошлом) и условно диссидентскую (вчерашнюю контристорию). Это двоемыслие предопределено двойственным характером современной российской государственности. Новая власть декларировала отказ от духовного наследия Советского Союза («возвращение к общечеловеческим ценностям»), но признала Россию его правопреемником и во многих отношениях выступает продолжателем коммунистической империи. Преемственность, хотя бы и неполная, предполагает ту или иную степень пиетета к предшественнику. Пиетет к Советскому Союзу и верность его наследию выражается в частичной апологии советского государства, в особенности его внешней, военной политики. Влияние диссидентстской контристории проявляется прежде всего в признании и осуждении коммунистического террора, отказе от теории классовой борьбы и некотором смягчении антизападнической линии. Либерализм и почвенничество в школьной истории послесоветской России являются в самых парадоксальных сочетаниях, в т.ч. на страницах одного учебника.
В последнее десятилетие удельный вес «советского» постоянно растет. Шаткий баланс между различными тенденциями в образовании определяется, в полном соответствии с постулатами Марка Ферро, зигзагами государственного курса. Государство, все более обозначающее свою связь с СССР , в т.ч. на уровне символики - взять хотя бы возвращение михалковского гимна - просто не может отказаться от пристального контроля в столь идеологически значимой сфере, как образование. Институт школы, переживший в 90-е воздействие демократической революции, испытывает на себе неизбежные последствия «бархатной реставрации», пользуясь удачным выражением польского публициста Адама Михника.
Не последний фактор, влияющий на преподавание истории - состояние институций и социальных групп, заинтересованных в упразднении государственной монополии на интерпретацию прошлого. И в XIX , и в XX веке носителем контристории - не государственнических и не националистических взглядов на прошлое - была оппозиционная интеллигенция. Послесоветское двадцатилетие интеллигенция не пережила, перестав существовать как заметная общественная сила. Средний класс еще не сформулировал своих ценностных предпочтений. Констатация слабости гражданских институтов в России - общее место отечественной публицистики и социологии. Реже попадает в поле публичного обсуждения другая проблема - отсутствие в гуманитарной сфере сколько-нибудь организованного экспертного сообщества - и, шире, консолидированной профессиональной среды, способной противостоять спекуляциям, исходящим как от государства, так и от различных маргинальных групп. Институциональная слабость академической науки и преподавательского сословия делает возможной ситуацию, при которой стеллажи книжных магазинов заполонены продукцией адептов фолк-хистори, а школьные учителя могут открыто проповедовать сталинизм.
Последовательно применяя принципы Ферро, гипотетический сторонний наблюдатель мог бы успешно реконструировать состояние российской государственности и общественной жизни, опираясь исключительно на учебники. Согласно Ферро, при смене политического режима контристория должна полностью вытеснить институциональную: последняя «хиреет, коль скоро хиреет и умирает институт, на который она опирается». Именно этого и не происходит - советская историческая доктрина жива и крепнет, ясно указуя на природу питающего ее института - современного государства российского. И государство отвоевывает территории, утраченные в 90-е. Важными вехами этой реконкисты стала бурная риторическая компания борьбы с « » и создание «учебников нового поколения» Венцом первой стало учреждение «Комиссии по борьбе с фальсификацией истории». Не слишком деятельная комиссия важна как знак. «Нелегко рассказывать историю Польши под суровым взглядом Советского Союза», - замечает Марк Ферро. Вот Комиссия и обозначает подобный взгляд - ее присутствие, даже и молчаливое, подобно присутствию постового милиционера.
«Учебники нового поколения», наиболее характерно выражающие современные государственные представления, связаны в общественном сознании с именем Филиппова. Споры вокруг « » (на самом деле речь идет о нескольких пособиях, к которым имеет то или иное отношение Филиппов) не утихают третий год. При этом высказывания самих историков, работающих над новой линией учебников, и высказывания высокопоставленных чиновников образуют как бы хорошо слаженный дуэт. Тверской губернатор Дмитрий Зеленин излагает новую доктрину с партийной прямотой - не как книжники и фарисеи, но как власть имеющий:
«Необходимо понимать, что сегодня в России существует сильное государство /…/ авторы учебников истории и обществознания, допущенных к использованию в образовательном процессе, должны оценивать наше прошлое и наше настоящее с государственных позиций. Раньше единого подхода к тому, что учителя говорят детям на протяжении одиннадцати школьных лет, не было. Сейчас настало другое время».
Цитата взята из интервью , посвященному новому учебнику отечественной истории в XX веке под редакцией Филиппова и Данилова.
«Методологической основой данного учебника являются новейшие разработки российских историков, актуализирующие оценки нашей истории с точки зрения задач защиты и укрепления государственного суверенитета, воспитания гражданина-патриота России /…/ Основное внимание учащихся предполагается сконцентрировать на объяснении мотивов и логики действий власти».
Т.е. школьники должны созерцать вершину пирамиды. Постигать высокую целесообразность государства:
«Одной из главнейших задач учебника должны стать стирание искусственной границы между до- и послереволюционной историей России, демонстрация непрерывности и преемственности ее исторического пути».
«Стирание границы» оборачивается частичной апологией Сталина, признанием его «модернизационных» успехов и осуждением концепции тоталитаризма как орудия холодной войны. Было бы ошибкой думать, что методологические принципы маститого автора Александра Данилова сложились давно. Его учебники пятнадцатилетней давности разоблачают «тоталитарную систему», имперскую политику Сталина, подчеркивают катастрофичность российской истории 20 века.
Таким образом, Данилов - Филиппов дают образец внедрения в школу новейшей институциональной истории в ее наиболее откровенном и сервильном варианте.
Полностью в русле сталинистской риторики лежат отповеди Данилова оппонентам, с непременным их причислением к «пятой колонне» и «наймитам Запада»:
«Что касается критики в наш адрес, то она не в последнюю очередь объясняется и попытками дискредитировать власть в определенных политических условиях, коль скоро наша концепция увязывается с позицией власти. Ведь пик критики пришелся на август 2008 года, в период обострения осетино- грузинского конфликта. Не случайно критические замечания высказывались первоначально на страницах СМИ , финансируемых из-за рубежа».
Александр Данилов строг, но не будем строги ни к нему, ни к его коллегам-единомышленникам - их можно понять. Положение, при котором государство остается практически единственным заказчиком и оценщиком труда историка, учебной литературы, создает труднопреодолимый соблазн для гуманитарной братии. Брать под козырек, «изгибаться вместе с генеральной линией», пользуясь расхожим советским выражением, гораздо легче, чем иметь собственные взгляды - их защита может оказаться весьма накладным делом. В свое время Марк Ферро дал советским историкам обидное, но справедливое определение: «дипломированные комментаторы официальных речей». Было бы натяжкой сказать, что ничего не изменилось. Современная историческая наука и школа отличаются от советских настолько же, насколько российское государство отличается от СССР . Сегодня различные интерпретации фактов возможны. Подтверждением тому служит наличие независимых ученых и преподавателей. Но существование независимых фигур и возникающие вокруг них конфликты (известная история с репрессированным учебником Игоря Долуцкого) только оттеняют ведущий тренд. Резкие оценки Ферро, сделанные на излете советской империи, по-прежнему актуальны. Как и тогда, в России
«не заметно настоящего стремления сделать историческую науку независимой, самостоятельной по отношению к институтам, будь то государство, политические партии или национальные движения».
Жанр книги Ферро: изящная словесность
Особо следует оговорить жанр книги Ферро. Среди отзывов в Рунете на издание 1992 можно встретить упреки автору в небрежности и даже в сумбурности изложения. Отчасти они вызваны именно непониманием жанра. Русский читатель привык ожидать от книги по истории академической важности, степенности, строгой последовательности. Вообще всякая «серьезная» - т.е. на «серьезные» темы - книга в нашем представлении должна быть основательна и обстоятельна до занудства (легкомыслие дозволяется журналистам). Жанр научно-популярной и вообще познавательной литературы для широкой публики в России слабо развит. «Занимательная Греция» и другие просветительские книги М.Л. Гаспарова могли бы основать традицию, но пока что остаются оазисом среди пустыни – так же, как и Детский проект Людмилы Улицкой, серия отлично написанных и прекрасно оформленных книг, выпущенных микроскопическим тиражом.
Для Франции же обычно, что гуманитарное сочинение почти всегда не только более или менее глубокомысленная аналитика, но и бель летр, изящная словесность. Порою с элементами публицистики, отпечатками идейных и политических пристрастий автора. Традицию писания о важном в непринужденной, остро субъективной, часто парадоксальной манере во Франции освятил еще Мишель Монтень. Для себя мы подобной традиции можем только пожелать. У нас ценится «объективность», стилистическая сухость, тяжеловесность, а зачастую и косноязычие российских научных авторов вызывают нарекания и в самой академической среде. Конечно, в России был остроумный, при всей фундаментальности легкий Ключевский (до него же - элегантнейший рассказчик Карамзин), да и в дальнейшем вплоть до наших дней находились ученые, пишущие занимательно и ярко. Но речь здесь идет не об исключениях, а о норме.
Итак, работа Ферро написана в стилистике эссе - живо, остроумно, порой язвительно. Видно, что за автором стоит длительная литературная традиция, богатая ироническими интонациями, риторическими фигурами, игрой метафор. Но Ферро в первую очередь исследователь, кропотливо изучающий свой предмет. В досужем краснобайстве его не упрекнешь, не упрекнешь и в поверхностности: ни одна из глав книги далеко не исчерпывает ни материала, ни разнообразных ракурсов темы, но любая из глав дает внятное представление о самых характерных особенностях государственного понимания и преподавания истории в той или иной части мира.
Не стоит подходить к Ферро с меркой, предполагающей главным достоинством автора умение «полностью раскрыть», а поелику возможно и закрыть тему. Закрыть тему в данном случае не представляется возможным, проблематика книги не может устареть. Независимым историкам Франции и других стран следовало бы основать неограниченный во времени проект по продолжению труда Ферро - и обновлять его раз эдак в двадцать лет, если не чаще.
Правозащитные организации ведут мониторинг нарушений прав человека по всему миру, журналистские организации отслеживают, как обстоят дела со свободой прессы. Ассоциации независимых историков могли бы проводить экспертизу исторического знания (и незнания) в разных странах.
Известная формула человек есть то, что он ест верна не только в отношении телесной пищи. Духовная пища, щедро приправленная идеологией и враньем, вредна – уж лучше оставаться в невежестве. Ферро «показывает, что люди из разных стран живут в разных, плохо стыкующихся мирах. И только самостоятельно они могут пытаться преодолевать мифы истории, «подаренные» им в школе» - сказано в одном из интернет-откликов на первое русское издание. Неплохо бы историкам облегчить эти попытки, а не помогать идеологам и политикам строить барьеры между мирами. После книги Ферро строить барьеры несколько труднее, а преодолевать мифы немного легче, в этом ее главная общественная ценность.
