Кто взял зимний дворец в 1917 году. Как на самом деле проходил штурм Зимнего дворца

Взятие Зимнего дворца считается отправной точкой Октябрьского переворота 1917 года. В советских учебниках истории это событие овеяно ореолом героизма. И, конечно, вокруг него ходит множество мифов. А как все произошло на самом деле?

Кто защищал Зимний?

К октябрю 1917 года в Зимнем дворце располагались резиденция Временного правительства и солдатский госпиталь имени цесаревича Алексея.

Утром 25 октября петроградскими большевиками оказались заняты здания телеграфа, телефонной станции, госбанка, а также вокзалы, главная электростанция и продовольственные склады.

Около 11 часов дня Керенский покинул Петроград на автомобиле и отправился в Гатчину, не оставив правительству никаких инструкций. То, что он бежал из Зимнего, переодетый в женское платье – это не более чем миф. Он уехал совершенно открыто и в собственной одежде.

Особоуполномоченным по Петрограду в спешном порядке назначили штатского министра Н.М. Кишкина. Вся надежда была на то, что с фронта подтянутся войска. Кроме того, не было ни боеприпасов, ни продовольствия. Нечем было даже кормить юнкеров Петергофской и Ораниенбаумской школ – основных защитников дворца.

Еще в первой половине дня к ним присоединились женский ударный батальон, батарея Михайловского артиллерийского училища, школа инженерных прапорщиков и казачий отряд. Подтянулись и добровольцы. Но к вечеру ряды защитников Зимнего значительно поредели, так как правительство вело себя очень пассивно и фактически бездействовало, ограничиваясь невнятными воззваниями. Министры оказались в изоляции – была оборвана телефонная связь.

В половине седьмого на Дворцовую площадь прибыли самокатчики из Петропавловской крепости, которые привезли подписанный Антоновым-Овсеенко ультиматум. В нем Временному правительству от имени Военно-революционного комитета предлагалось сдаться под угрозой обстрела.

Вступать в переговоры министры отказались. Однако реально штурм начался лишь после того как на помощь большевикам подоспели несколько тысяч матросов Балтийского флота из Гельсингфорса и Кронштадта. На тот момент Зимний охраняли только 137 ударниц женского батальона смерти, три роты юнкеров и отряд из 40 Георгиевских кавалеров-инвалидов. Число защитников варьировалось примерно от 500 до 700 человек.

Ход штурма

Наступление большевиков началось в 21 час 40 минут, после того как был произведен холостой выстрел с крейсера «Аврора». Был начат ружейный и пулеметный обстрел дворца. Первую попытку штурма защитникам удалось отбить. В 23 часа обстрел возобновился, на этот раз стреляли из артиллерийских орудий Петропавловки.

Между тем оказалось, что задние входы Зимнего практически не охранялись, и через них во дворец начала просачиваться толпа с площади. Началась неразбериха, и защитники уже не могли оказывать серьезного сопротивления. Командующий обороной полковник Ананьин обратился к правительству с заявлением о том, что вынужден сдать дворец, дабы сохранить жизнь его защитникам. Прибывший во дворец вместе с небольшой вооруженной группой Антонов-Овсеенко был впущен в Малую столовую, где заседали министры. Те согласились сдаться, но при этом подчеркнули, что вынуждены сделать это, только подчиняясь силе… Их тут же арестовали и на двух автомобилях перевезли в Петропавловскую крепость.

Сколько было жертв?

По одним данным, во время штурма погибли всего шестеро солдат и одна ударница женского батальона. По другим, жертв было гораздо больше – как минимум несколько десятков. Больше всего пострадали от артобстрела раненые в палатах госпиталя, которые располагались в парадных залах, выходящих на Неву.

А вот факта разграбления Зимнего не отрицали впоследствии даже сами большевики. Как писал американский журналист Джон Рид в своей книге «Десять дней, которые потрясли мир», некоторые граждане «…крали и уносили с собой столовое серебро, часы, постельные принадлежности, зеркала, фарфоровые вазы и камни средней ценности». Правда, уже через сутки большевистское правительство принялось наводить порядок. Здание Зимнего национализировали и объявили государственным музеем.

Один из мифов о революции гласит, что вода в Зимней канавке после штурма стала красной от крови. Но это была не кровь, а красное вино из погребов, которое сливали туда вандалы.

В сущности, сам переворот был не таким уж и кровавым. Основные трагические события начались уже после него. И, к сожалению, последствия Октябрьской революции оказались совсем не такими, о каких мечтали романтически настроенные сторонники социалистических идей…

ШТУРМ ЗИМНЕГО ДВОРЦА В 1917 ГОДУ: КАК ЭТО БЫЛО.

Кто защищал Зимний?

Около 11 часов дня Керенский покинул Петроград на автомобиле и отправился в Гатчину, не оставив правительству никаких инструкций. То, что он бежал из Зимнего, переодетый в женское платье - это не более чем миф. Он уехал совершенно открыто и в собственной одежде.

Особоуполномоченным по Петрограду в спешном порядке назначили штатского министра Н.М. Кишкина. Вся надежда была на то, что с фронта подтянутся войска. Кроме того, не было ни боеприпасов, ни продовольствия. Нечем было даже кормить юнкеров Петергофской и Ораниенбаумской школ - основных защитников дворца.

Еще в первой половине дня к ним присоединились женский ударный батальон, батарея Михайловского артиллерийского училища, школа инженерных прапорщиков и казачий отряд. Подтянулись и добровольцы. Но к вечеру ряды защитников Зимнего значительно поредели, так как правительство вело себя очень пассивно и фактически бездействовало, ограничиваясь невнятными воззваниями. Министры оказались в изоляции - была оборвана телефонная связь.

Ход штурма

Сколько было жертв?

По одним данным, во время штурма погибли всего шестеро солдат и одна ударница женского батальона. По другим, жертв было гораздо больше - как минимум несколько десятков. Больше всего пострадали от артобстрела раненые в палатах госпиталя, которые располагались в парадных залах, выходящих на Неву.

Конечно, если ты хоть немного интересуешься историей, вряд ли ты найдешь для себя что-то новое в этой статье. Но мы верим, что есть среди наших читателей те, кто никогда не интересовался историей. До этого момента.

Миф 1. Штурм Зимнего дворца 25-26 октября 1917 года

Это событие было одним из основополагающих в мифологии Октябрьской революции. Многим еще с советских времен известны картины и «документальные» кинокадры красочного штурма Зимнего дворца - оплота «буржуйского» Временного правительства: революционные массы с броневиками во главе устремляются к дворцу, выламывают ворота, растекаются по залам и анфиладам, и в них тонет кучка несчастных юнкеров.

Если что, кадры штурма, в советское время выдававшиеся за документальные (а кое-где до сих пор за них выдающиеся), взяты из фильма Эйзенштейна «Октябрь», снятого в 1927 году.

Активных сторонников что на стороне Временного правительства, что на стороне большевиков было немного: десятки тысяч солдат петроградского гарнизона и «красной гвардии» остались в стороне от решительных действий, разворачивавшихся на Дворцовой площади. Юнкера и ударницы женского батальона постоянно ходили домой поесть и помыться, и к моменту захвата Зимнего дворца многих из них не было на месте. Казаки вовсе ушли, увидев, что правительство защищают «бабы с ружьями». Агитаторы обманом увели от Зимнего защищавшего его артиллерию. Броневики Временного правительства были вынуждены уехать с Дворцовой площади ввиду недостатка бензина.

К вечеру 25 октября к дворцу стали приближаться толпы большевиков, но защитникам удавалось отгонять их выстрелами в воздух.

Когда прибыло нескольких тысяч моряков из Гельсингфорса (Хельсинки) и Кронштадта, большевики стали напирать решительнее. К этому времени силы защитников Зимнего составляли 137 ударниц женского батальона смерти, 2-3 роты юнкеров и 40 инвалидов - георгиевских кавалеров. Тем не менее всё окончилось нерешительной перестрелкой, длившейся час. Антонов-Овсеенко, руководивший захватом Зимнего дворца, признавался: «Беспорядочные толпы матросов, солдат, красногвардейцев то наплывают к воротам дворца, то отхлынывают».

В 23 часа Зимний дворец начали обстреливать из орудий Петропавловской крепости. Как раз со стороны Невы находились залы дворца, отданные еще в 1915 году царской семьей под военный госпиталь - там лежали обычные солдаты и офицеры.

Примерно в это же время с набережной в Зимний дворец стали проникать большевики вперемешку с мародерами и просто зеваками. Дело в том, что Зимний обороняли только со стороны Дворцовой площади, а со стороны Невы не то что охраны не было, но даже забыли запереть двери. После часа ночи со стороны Дворцовой площади через вход, ведший в покои бывшей императрицы и почему-то оказавшийся незапертым и неохраняемым, во дворец проник Антонов-Овсеенко с небольшой группой солдат. Во дворце делегация заблудилась. Наконец после долгого плутания по темным залам, в 2 часа 10 минут, они услышали заветные голоса членов Временного правительства, доносившиеся из Малой столовой, находившейся у Малахитовой гостиной. Антонов-Овсеенко объявил Временное правительство арестованным.

Ворвавшаяся в дворцовый госпиталь толпа принялась срывать бинты с лежавших там раненых - искали замаскировавшихся под раненых министров и юнкеров. Тогда раненые, видя такой беспредел и памятуя об обстреле их с Петропавловки, вооружились кто чем смог - костылями, табуретками, ночными горшками - и выкинули вон первых ворвавшихся. Следующие «посетители» госпиталя вели себя уже приличнее. А что же с легендарным выстрелом крейсера «Авроры», якобы послужившим сигналом для начала штурма Зимнего дворца? Выстрел был. Но вот как это объяснил сам экипаж крейсера в письме в редакцию «Правды», написанном на следующий день после революции: «Что же касается выстрелов с крейсера, то был произведен только один холостой выстрел из 6-дюймового орудия, обозначающий сигнал для всех судов, стоящих на Неве, и призывающих их к бдительности и готовности».

Миф 2. Советская индустриализация 1930-х годов, проведенная своими силами

Суть мифа состоит в том, что СССР, находясь в «осажденном лагере», во враждебном капиталистическом окружении, сумел собственными силами провести индустриализацию. В реальности же не приходится говорить не только о самостоятельности, но даже о некоторой иностранной помощи: помощь эта была тотальной. Без «враждебного» Запада у Сталина никакой индустриализации не получилось бы.

При ближайшем рассмотрении выясняется, что на ударных стройках коммунизма работали тысячи немцев, американцев, французов, чехов, австрийцев, англичан, финнов, норвежцев. Причем это были не только специалисты высокой и высочайшей квалификации (инженеры, конструкторы, архитекторы), но и простые рабочие. При их активной помощи были построены такие гиганты советской промышленности, как ДнепроГЭС, Уралмаш, Челябинский тракторный завод, Горьковский машиностроительный завод (ГАЗ, в его создании участвовала фирма Ford), Магнитогорский и Кузнецкий металлургические комбинаты, Бакинские и Грозненские нефтеприиски, даже на лесоразработках в Карелии работали иностранные специалисты. Сталинградский тракторный завод вообще был изначально сооружен в США, затем его размонтировали, перевезли на кораблях в СССР и собрали под наблюдением американских инженеров. Вообще, производственные достижения США вызывали особое уважение в СССР. Большинство индустриальных объектов строились по американским образцам. Американские компании проектировали и строили в СССР электростанции, металлургические, нефтеперерабатывающие, химические, авиационные, автомобильные, станкостроительные и тракторные заводы. Одна только фирма Albert Kahn, Inc. построила 571 промышленный объект в Советском Союзе. Также в индустриализации участвовали такие известные компании, как Siemens и General Electric.

Наибольшую помощь в индустриализации оказали специалисты из Германии, а особенно из США. Американские компании продавали в СССР станки, оборудование, лицензии, техническую документацию, технику различного назначения. Большинство индустриальных объектов строилось по американским образцам. Неслучайно Нижний Новгород, где на новом автомобильном заводе копировалась при помощи американцев конвейерная система Форда, назывался русским Детройтом, а Новосибирск - сибирским Чикаго. Откуда же появились в Советском Союзе в таком количестве все эти «буржуи»?

Решение о массовом привлечении иностранцев на работу в СССР Политбюро приняло в марте 1930 года. В первую очередь иностранцы направлялись в отрасли тяжелой промышленности. Но зарубежные специалисты встречались где угодно: например, Наркомат снабжения пригласил поваров для работы в системе общественного питания; Санитарное управление Кремля пригласило иностранных врачей для работы в кремлевских больницах.

На новейшей технике (закупленной все на том же Западе) работали исключительно иностранцы, так как подобных им по квалификации рабочих в Советском Союзе просто не было. Куда же делись отечественные специалисты, в немалом количестве доставшиеся советской власти в наследство от Российской империи (все-таки в царское время тоже шла индустриализация, прерванная революцией 1917 года)? После революции многие эмигрировали, а из тех, кто остался, большая часть погибла в Гражданскую войну или была репрессирована впоследствии («Шахтинское дело», «Дело Промпартии» и множество других). Впрочем, идиотская практика уничтожать отечественных специалистов сохранялась даже в период индустриализации: сохранились дела, из которых мы узнаём, что сначала советского гражданина отправляли учиться на инженера в капиталистическую страну, а по возвращении через какое-то время его репрессировали как шпиона - на основании того, что он был за границей.

Миф 3. Неготовность СССР к гитлеровской агрессии 22 июня 1941 года

Вопреки официальной версии начала войны, говорящей о неожиданности немецкого удара, документы свидетельствуют о том, что командования приграничных округов начали готовить специальными директивами вверенные им армии к предстоящему гитлеровскому вторжению уже с 11 июня 1941 года, то есть за 11 дней до начала войны. Например, директивой Киевского военного округа, выпущенной 11 июня, сроки боевой готовности по тревоге устанавливались: для стрелковых и артиллерийских частей на конной тяге - 2 часа; для кавалерийских, мотомеханизированных частей и артиллерии на механической тяге - 3 часа.

18 июня из Генерального штаба приходит директива, согласно которой боевые части стали выводить в районы сосредоточения. При этом предписывалось соблюдать строгие меры секретности - например, марши следовало совершать только в ночное время. Войска начали занимать укрепрайоны, артиллерия - огневые позиции, авиация - рассредоточиваться и маскироваться на аэродромах.

Еще не началась война, а в приказах вместо «военных округов» недвусмысленно используется термин «фронт». Например, в разведдонесении № 01 от 14-00 21.6.41 ПрибОВО (Прибалтийский особый военный округ) называется СЗФ (Северо-западный фронт). Создаются документы с красноречивыми фразами на первых страницах: «Из журнала боевых действий войск Северо-Западного фронта об обстановке, положении и боевых действиях войск с 18 по 23 июня 1941 г.». За несколько дней до войны в сводках пишут: «Положение противника без изменений...», а в документах ВВС РККА отчитываются, что самолеты «в течение ночи боевых действий не производили».

Против 3 тысяч танков немцев и их союзников Красная Армия располагала на западной границе 12 тысячами танков (по качеству они не уступали немецким, а зачастую и превосходили их). По самолетам - 2100 экипажам агрессоров противостояло 7200 советских экипажей. Если же брать в целом, то танков и самолетов у СССР было больше, чем у всех армий мира вместе взятых.

По количеству солдат вермахт и союзники в 1,3 раза превосходили советский первый стратегический эшелон, стоявший на границе. Но эта армия опиралась на две линии укреплений, протянувшиеся вдоль новой границы («линия Молотова») и старой границы («линия Сталина» - вопреки распространенному мифу, ее никто перед войной не уничтожал). Как может задержать сильного противника даже не самая мощная оборонительная линия, занятая небольшим количеством войск, показал пример «линии Маннергейма». Кроме того, после объявления всеобщей мобилизации к кадровой армии в 1941 году присоединилось 14 миллионов человек. В общем, ни Сталин, ни члены Политбюро и Генштаба наивными дураками не были, к предстоящей схватке с Гитлером готовились много лет, создавая большую, хорошо вооруженную армию. И в июне 1941-го войска подготовили к предстоящей войне за несколько дней.

Почему же появился этот миф - о неготовности СССР к внезапному вторжению, о ничего не подозревавшем советском руководстве, о мирно спавшей накануне вторжения Красной Армии? Понять это как раз просто. Если удар внезапный, то не так обидно, что немцы в итоге докатились до Москвы. А вот когда оказывается, что к удару противника готовились, а он тем не менее разгромил стоявшие перед ним войска и дошел до Москвы, то это совсем другое дело. Но рассмотрение причин поражения Красной Армии в 1941-1942 годах в задачи этой статьи не входит.

Глава 8. Зимний дворец в 1917 году

В 1917 г. закончилась история Зимнего дворца как главной императорской резиденции. После тяжелого периода Гражданской войны в России (1917–1922 гг.), Зимний дворец из резиденции превратился в музей. Это был тяжелый и даже мучительный процесс, поскольку вплоть до второй половины 1940-х гг. в Зимнем дворце сосуществовали две независимые структуры: Музей революции и Государственный Эрмитаж.

Мы остановимся только на драматических событиях 1917 г. Когда в конце февраля 1917 г. Петербург охватили волнения, коллекции Зимнего дворца и Императорского Эрмитажа не подверглись реальной угрозе полного разграбления, однако служители музея и резиденции пережили несколько острых моментов в бурные февральские дни. Последний директор Императорского Эрмитажа граф Д. И. Толстой вспоминал, что к 1 марта 1917 г. музей закрыли, поскольку на улицах Петербурга шла стрельба. Охраной Зимнего дворца и Императорского Эрмитажа тогда ведал дворцовый полицмейстер полковник князь Ратиев, в его подчинении находились дворцовые гренадеры и дворцовая полиция. К 10 часам утра 1 марта в музей явился представитель Государственной думы, потребовавший передать под его контроль охрану Зимнего дворца и Эрмитажа. Дворцовый полицмейстер отказался это сделать, но попросил представителя Государственной думы пройти в лазарет Зимнего дворца, чтобы успокоить волновавшихся раненых.

В ночь на 2 марта 1917 г. в подъезд Нового Эрмитажа со стороны Миллионной улицы ворвались пьяные солдаты с требованием убрать пулеметы с крыши Эрмитажа, которые якобы там находились. Надо сказать, что тогда по Петербургу ходили упорные слухи о пулеметах на многих крышах города для расстрелов восставшего народа.

Демонстрация на Дворцовой площади. 1917 г. (На балконе перед Фонариком в белых халатах – сестры милосердия дворцового госпиталя)

Демонстрация на Дворцовой площади

Во избежание повторения подобных эксцессов 2 марта Зимний дворец и Императорский Эрмитаж взял под охрану караул от 2-го запасного Саперного батальона. 4 марта 1917 г. директор Эрмитажа направил новым властям официальное письмо с признанием Временного правительства.

Парад на Дворцовой площади. Март 1917 г.

А. Ф. Керенский приветствует войска на Дворцовой площади. 1917 г. (Пациенты дворцового лазарета видны в открытых окнах Белого зала Зимнего дворца)

О темпах, какими новые демократические власти прибирали к рукам собственность прежних хозяев жизни, наглядно свидетельствует хронология событий: 2 марта 1917 г. Николай II подписал отречение, превратившись в гражданина Романова; 4 марта 1917 г. Временное правительство впервые обратилось к вопросу об имуществе Романовых. На заседании принимается решение о переподчинении «Кабинета Его Величества» Министерству финансов; 5 марта 1917 г. распоряжением Временного правительства образован Комиссариат для охраны художественных ценностей во главе с членом Государственной думы П. А. Неклюдовым и авторитетными деятелями культуры: Ф. И. Шаляпиным, A. M. Горьким, А. Н. Бенуа, К. С. Петровым-Водкиным, М. В. Добужинским, Н. К. Рерихом и И. А. Фоминым.

В тот же день, 5 марта 1917 г., министр юстиции А. Ф. Керенский посетил Зимний дворец и объявил всем служащим «о переходе последнего в национальную собственность». Предполагалось также, что и все остальные резиденции Николая II разделят судьбу Зимнего дворца. 26 апреля 1917 г. Комиссариат для охраны художественных ценностей принял решение «О передаче правительственными учреждениями на хранение в Зимний дворец всех имеющих художественное значение портретов особ царствовавшего дома». Это решение положило начало правительственной конфискационной практике произведений искусства, принадлежавших как царской семье, так и семьям великих князей.

Подобная конфискационная практика в полной мере войдет в повседневную жизнь революционной России уже при большевиках, а тогда, весной 1917 г., Временное правительство пыталось решить сложный вопрос, определяя, где проходят границы личного имущества Романовых, а где начинается государственная собственность.

К концу мая 1917 г. юристы Временного правительства решили сложнейший вопрос «по разграничению личного имущества Николая II и членов его семьи от имущества Государственного». Согласно тексту этого документа, признавалось, что личные драгоценности семьи Николая II остаются их безусловной собственностью. Реализовалось это решение в том, что личные комнаты Николая II и Александры Федоровны тщательно «почистили», изъяв из них все мало-мальски ценное. Все ценности отправлялись на хранение в кладовые Камерального отделения, чтобы при стабилизации политической ситуации вернуть все изъятое царской семье. Часть ценностей хранили в комнатах на третьем этаже Зимнего дворца.

В числе прочего из Углового кабинета императрицы Александры Федоровны в Зимнем дворце, из угловой витрины, стоявшей между дверью, ведущей в спальню, и окном, изъяли коллекцию уникальных ювелирных изделий. Ныне самыми известными из них стали знаменитые пасхальные яйца «императорской серии», изготовленные мастерами фирмы К. Фаберже.

Непосредственным поводом к перемещению царских драгоценностей стало нарастание политической нестабильности в Петрограде. Инициатором этой акции выступил начальник Петроградского Дворцового управления генерал-лейтенант В. А. Комаров. Именно он 10 мая 1917 г. направил комиссару Временного правительства «над бывшим Министерством Императорского Двора» Ф. А. Головину записку, в которой испрашивал разрешение «передать на хранение в Камеральную часть б. Кабинета Е. В. находящиеся в помещениях Зимнего Дворца большой ценности вещи, составляющие собственность б. Императора и Императрицы, согласно прилагаемому списку». Ф. А. Головин после соответствующих консультаций разрешил передать императорские ценности на хранение в Камеральное отделение Кабинета.

Процесс перемещения ценностей, хранившихся на половине Александры Федоровны в Зимнем дворце, начался 17 мая 1917 г. Изымала драгоценности Комиссия, в состав которой входил сам Карл Густавович Фаберже. Он же составлял описания изымавшихся драгоценностей, в том числе и ныне столь известных пасхальных яиц. Ювелир подписал составленную опись как «бывший придворный поставщик г. Фаберже». Всего с полок угловой витрины изъяли порядка 300 ювелирных изделий, из них 10 знаменитых яиц мастеров фирмы К. Фаберже. Изъятые драгоценности упаковали в один ящик и опечатали сургучными печатями. В сейфах Камерального отделения этот ящик хранился вплоть до середины сентября 1917 г., пока Временное правительство не приняло решение об эвакуации ценностей из Петербурга в Москву.

Решение о начале эвакуации ценностей из Зимнего дворца связано как с резким ухудшением ситуации на русско-германском фронте (немцы взяли Ригу), так и с очередным политическим кризисом в России, который принято называть «корниловщиной». После подавления в конце августа 1917 г. попытки государственного переворота, совершенной генералами во главе с Верховным главнокомандующим Л. Г. Корниловым, и начала «большевизации» Советов, руководство Кабинета поставило перед Временным правительством вопрос о необходимости срочной эвакуации всех ценностей, хранимых в Камеральном отделении, из Петрограда в Москву. Временное правительство согласилось с аргументами руководства Камерального отделения, после чего началась практическая подготовка к эвакуации ценностей императорской резиденции и Эрмитажа.

Поскольку в Зимнем дворце и Эрмитаже хранились колоссальные ценности, которые полностью вывезти было невозможно, для отбора наиболее ценных произведений искусства в июне 1917 г. образовали Художественно-историческую комиссию.

По свидетельству директора Эрмитажа Д. И. Толстого, «после долгого и всестороннего обсуждения всех вопросов, связанных с эвакуацией, было решено распределить все собрания Эрмитажа на очереди с тем, чтоб поторопиться с вывозкой наиболее драгоценных и пустить их в первую голову».

15 сентября 1917 г. спецпоезд «для нагрузки эвакуируемого из Петрограда в Москву ценного имущества б. Дворцового ведомства» подали к 8 часам утра на товарную станцию Николаевской железной дороги. Эвакуируемые ценности погрузили, и в ночь с 15 на 16 сентября 1917 г. из Петрограда в Москву отправился железнодорожный состав с вагонами, наполненными императорскими сокровищами. В ночь с 16 на 17 сентября 1917 г. «золотой поезд» прибыл в Москву, и драгоценности сдали на хранение в кладовые Оружейной палаты Московского Кремля.

Второй эшелон с дворцовыми ценностями отправили из Петрограда в Москву в ночь с 6 на 7 октября 1917 года. Отправленный груз включал: разные часы, канделябры, вазы (17 ящиков), каминные украшения, ковры (9 тюков), 20 гобеленов (10 пакетов), скульптуры и изделия из бронзы и драгоценных металлов до 200 предметов (61 ящик), драгоценности с икон часовни Спасителя на Петроградской стороне (1 ящик); в особом ящике венчик и риза, украшенные драгоценными камнями, к образу Спасителя при первоначальном дворце Петра I и вещи, пожертвованные к образу Спасителя; альбомы с рисунками и семейными фотографиями (5 ящиков), по отделу музея Эрмитажа (26 ящиков), по библиотеке Эрмитажа (10 ящиков); по архиву Эрмитажа (10 ящиков); по отделу гравюры и рисунка (10 ящиков); несколько десятков предметов художественной мебели.

В итоге 134 ящика направлялись в Оружейную палату Московского Кремля, 56 – в Исторический музей. Вагон с эвакуированным имуществом распоряжением начальника Петроградского Дворцового управления генерал-лейтенанта В. А. Комарова от 2 октября 1917 г. сопровождали служащий Зимнего дворца К. Александров и служитель-носильщик Н. Варганов, а также 7 сторожей – В. Абрамов, А. Куликов, И. Седых, К. Алябьев, И. Коротеев, П. Румянцев, Н. Иванов.

И. И. Бродский. Портрет А. Ф. Керенского. 1917 г.

16 октября 1917 г. последовало распоряжение бывшего Министерства Двора о срочной эвакуации в Москву еще двух вагонов с предметами убранства Зимнего дворца. Груз был подготовлен, упакован в ящики и складирован в помещениях близ Комендантского подъезда Зимнего дворца. Эвакуация груза намечалась на 26 октября 1917 г. Однако из-за «штурма Зимнего» этот груз так и не вывезли в Москву. Именно на эти ящики наткнулся американский корреспондент Джон Рид, когда с отрядом красногвардейцев оказался в Зимнем дворце.

Начало эвакуации драгоценностей из Зимнего дворца было связано и с тем, что летом 1917 г. Зимний дворец превратился в главную резиденцию новой власти. 11 июля 1917 г. глава Временного правительства А. Ф. Керенский, переехав в Зимний дворец со всем своим аппаратом и охраной, превратил его в главный «офис» новой «демократической» власти.

Еще до переезда А. Ф. Керенского в Зимний дворец для него начали готовить помещения. Со второго этажа северо-западного ризалита, где находились половины Николая II и Александры Федоровны, вынесли всю стильную дворцовую мебель. Взамен нее в комнаты поставили обычные канцелярские столы и стулья, взятые со складов бывшего Дворцового ведомства. Стены, обитые шелком, вместе с развешенными на них картинами затянули холстом. Лишь кабинет Николая II сохранили в качестве «мемориального».

Парадные гостиные Александры Федоровны и Николая II «временные» использовали для разных целей. Например, в Малахитовой гостиной проводились заседания Временного правительства, в бывшем Угловом кабинете императрицы разместился заместитель Керенского. В Готической библиотеке Николая II Керенский обычно проводил совещания с военными. На третьем этаже северо-западного ризалита, в бывших покоях Александра III, разместились квартира Керенского и часть его аппарата.

Тогда очень многих, вне зависимости от политических убеждений, крайне раздражало вселение Керенского в Зимний дворец. По Петербургу начали ходить многочисленные анекдоты об амбициозном «отце русской демократии», спящем на кровати то ли Александры Федоровны, то ли Александра III. Бывшего присяжного поверенного тут же стали именовать «Александром IV» или «Александрой Федоровной».

В. В. Маяковский спустя годы в поэме «Хорошо» высмеял этот эпизод, так врезавшийся в память современникам:

Царям

дворец

построил Растрелли.

Цари рождались,

жили,

старели.

Дворец

не думал

о вертлявом постреле, -

не гадал,

что в кровати,

царицам вверенной,

раскинется

какой-то

присяжный поверенный.

В этой же поэме есть упоминание, что Керенского летом 1917 г. писали «и Бродский, и Репин». И. Е. Репин писал А. Ф. Керенского с натуры именно на втором этаже северо-западного ризалита Зимнего дворца, в кабинете Николая II.

После переезда в императорскую резиденцию главы Временного правительства Зимний дворец начал стремительно утрачивать свой помпезный облик. Об этом свидетельствует обер-гофмаршал П. К. Бенкендорф, посетивший Зимний дворец в первой половине августа 1917 г.

К этому времени новая власть уже «разобрала» помещения дворца под свои «офисы». Например, курировавший бывшее Министерство Императорского двора Головин занимал комнаты, находившиеся на первом этаже северо-западного ризалита, выходившие окнами на Неву. На третьем этаже Зимнего дворца, в одной из квартир Фрейлинского коридора, «временные» поселили «бабушку русской революции» Е. К. Брешко-Брешковскую с секретаршей.

А. Ф. Керенский со своими адъютантами в Зимнем дворце

А. Ф. Керенский в Готической библиотеке Николая II. 1917 г.

А. Ф. Керенский за работой в Готической библиотеке Николая II. 1917 г.

Заседание военного кабинета министра-председателя в Готической библиотеке Николая II. Слева направо: В. Л. Барановский, ГА. Якубович, Б. В. Савинков, А. Ф. Керенский, князь Т. Н. Туманов. 1917 г.

И. Е. Репин. Портрет А. Ф. Керенского. 1917 г.

Бывшего гоф-маршала П. К. Бенкендорфа потрясли изменения, произошедшие с торжественно-парадным обликом Зимнего дворца. Прежде всего, ему бросились в глаза грязь и множество людей, которых ранее увидеть в императорской резиденции было абсолютно невозможно. Наряду с «офисными барышнями», в Зимний дворец ввели охрану Керенского, и она очень «свободно» себя чувствовала в исторических залах.

Это были не отборные части, охранявшие Николая II, а революционная вольница, которая считала, что царские резиденции просто обязаны понести «материальные потери». На большинство из «потерь» просто закрывались глаза. Поначалу это были мелочи, им по инерции еще придавался характер «событий». Но расследование, как правило, велось формально, и дела заканчивались безрезультатно. Летом 1917 г. несколько раз фиксировались попытки революционной вольницы проникнуть в Бриллиантовую комнату Зимнего дворца. Это было уже «по-крупному». А «по мелочам» – статуи в Белом зале Зимнего дворца украшали влажные полотенца, кепки, жакеты, портупеи и пальто.

7 августа 1917 г. члены Художественной комиссии заявили властям о том, что «пребывание воинских частей в исторических покоях Зимнего дворца может иметь самые губительные последствия». Однако политические реалии того времени были таковы, что Временное правительство приняло решение усилить гарнизон Зимнего дворца.

Белый зал Зимнего дворца. 1917 г.

Помещение ударниц Женского батальона в Зимнем дворце. 1917 г.

Ударницы Женского батальона на Дворцовой площади. Октябрь 1917 г.

Броневик и юнкера на Дворцовой площади. 1917 г.

Золотая гостиная императрицы Марии Александровны. Октябрь 1917 г.

Юнкера в Зимнем дворце. Октябрь 1917 г.

Баррикады из дров перед Зимним дворцом. Октябрь 1917 г.

Упомянем и об историческом курьезе – Зимний дворец в августовские дни «корниловщины» охраняли балтийские матросы с крейсера «Аврора». Все это, конечно, было чревато материальными утратами для резиденции.

Одним из знаковых эпизодов в жизни главной императорской резиденции стала историческая ночь с 25 на 26 октября, она вошла в историю как «штурм Зимнего дворца и арест Временного правительства». Ночной эпизод с конца 1920-х гг. превратился в одно из ключевых событий Великой Октябрьской социалистической революции.

В октябре 1917 г. ЦК РСДРП (б) принял решение о подготовке вооруженного переворота в Петрограде. В ответ Временное правительство усилило гарнизон Зимнего дворца. В результате на 25 октября (7 ноября) 1917 г. в Зимнем дворце удалось сосредоточить: 400 штыков 3-й Петергофской школы прапорщиков, 500 штыков 2-й Ораниенбаумской школы, 200 штыков «Женского ударного батальона смерти», до 200 донских казаков, отдельные юнкерские и офицерские группы из Николаевского инженерного, артиллерийского и других училищ, отряд комитета увечных воинов и георгиевских кавалеров, отряд студентов, батарею (6 орудий) Михайловского артиллерийского училища и 4 броневика.

Всего в обороне Зимнего дворца и Эрмитажа на 25 октября принимали участие порядка 1800 штыков, усиленных пулеметами. Роту самокатчиков (велосипедистов) по постановлению Батальонного комитета отвели с позиций, но к этому времени гарнизон Зимнего дворца усилился еще примерно на 300 штыков за счет батальона юнкеров из инженерной школы прапорщиков. Впрочем, численность защитников Зимнего дворца носила текучий характер, поскольку на момент штурма многие из их рядов, включая броневики и артиллерию, покинули резиденцию.

В ночь штурма Зимнего дворца юнкера и ударницы Женского батальона занимали все залы фасада второго этажа Зимнего дворца, от Александровского до Белого зала и Золотой гостиной. Хотя драгоценные паркеты и закрывала холстина, тем не менее парадные залы резиденции приобрели вид казармы. На полу были набросаны матрацы, на которых спали юнкера, в залах установили пирамиды для винтовок, на столах стояли пулеметы, приспособленные для стрельбы из окон дворца. Естественно, пребывание в Зимнем дворце огромного количества очень разных людей не могло не привести к материальным потерям и актам вандализма.

Джон Рид. 1917 г.

Красная Россия. 1917 г.

Об этом свидетельствует американский журналист Джон Рид. Он буквально накануне штурма сумел проникнуть в Зимний дворец: «Мы открыли дверь. Как раз за дверью пара юнкеров стояла на часах. Они ничего не сказали. В конце коридора находилась большая, богато украшенная комната, с огромной хрустальной люстрой, а за ней – много небольших комнат, обложенных темным деревом. По обеим сторонам паркетного пола лежали ряды грязных матрацев и одеял, на которых помещалось несколько человек солдат. По всему полу была грязь от окурков папирос, кусков хлеба, от одежды, пустых бутылок с названиями дорогих французских вин. Много солдат с погонами юнкерской школы двигалось в застоявшейся атмосфере, наполненной запахом табачного дыма и немытого человеческого тела. У одного в руках имелась бутылка белого бургундского вина, очевидно, вытащенная из подвалов дворца. Они смотрели на нас с изумлением, когда мы проходили мимо из комнаты в комнату, до тех пор, пока мы наконец не вошли в ряд огромных салонов, выходящих своими длинными и грязными окнами на площадь. Стены были покрыты большими масляными картинами в массивных позолоченных рамах, изображавшими исторические военные эпизоды. На одной картине была прорезана дыра через весь верхний правый угол. Все это место представляло собою одну огромную казарму. На подоконниках были поставлены пулеметы. Между матрацами стояли колонки ружей. Мы остановились у окна, выходящего на площадь перед дворцом, где под ружьем выстроились три роты длиннополых юнкеров, к которым обращался с речью высокий офицер. После нескольких минут две роты трижды четко прокричали и отправились беглым шагом через площадь, исчезнув под Красной аркой».

Особенно колоритно на фоне интерьеров Зимнего дворца выглядели «ударницы» женского батальона под командованием М. Л. Бочкаревой. Непосредственно в Зимнем дворце находилась 2-я рота Женского батальона (137 чел.). Дамам поручили охранять юго-восточное крыло Зимнего дворца со стороны Дворцовой площади.

Один из участников обороны Зимнего дворца вспоминал: «Не без волнения подошел я к фронту выстроившихся женщин. Было что-то непривычное в этом зрелище, и надоедливые мысли буравили мозг: „Провокаторши“. Скомандовав „Смирно!“, одна из женщин отделилась от правого фланга и подошла ко мне с рапортом. Это была „командирша“. Высокого роста, пропорционально сложенная, с выправкой лихого гвардейского унтер-офицера, с громким отчетливым голосом, она мгновенно рассеяла мои подозрения, и я поздоровался с батальоном. Одеты они были солдатами. Высокие сапоги, шаровары, поверх которых была накинута еще юбка, тоже защитного цвета, волосы подобраны под фуражку».

Один из членов Временного правительства описывал Зимний дворец в ночь с 25 на 26 октября 1917 г. следующим образом. Войдя во дворец через Салтыковский подъезд, он оказался в «огромной прихожей, через смежную с ней комнату слева – лестница, вся клетка которой по стенам была убрана гобеленами, вводит во втором этаже в очень широкую внутреннюю залу – коридор, с верхним тусклым освещением и галереями наверху. Направо от входа в этот зал и коридор была поставлена временная очень высокая перегородка, отделявшая от левой части зала лазарет для раненых воинов. Налево от входа с лестницы, в конце зала, лежал путь в Малахитовый зал, где происходили заседания Временного правительства, через три зала, Малахитовый зал всеми своими огромными окнами выходил на Неву.

Остальные помещения: канцелярия Временного правительства и кабинеты министра-Председателя и его заместителя доходили до угла дворца, выходящего к Николаевскому мосту, и занимали часть стены по саду, против Адмиралтейства…

В огромной мышеловке бродили, изредка сходясь все вместе или отдельными группами на короткие беседы, обреченные люди, одинокие, всеми оставленные… „Что грозит дворцу, если „Аврора“ откроет огонь?“ – „Он будет обращен в кучу развалин“, – ответил адмирал Вердеревский, как всегда, спокойно. Только щеку в углу правого глаза задергал тик. Передернул плечами, поправил правой рукой воротник, опять заложил руки в карманы брюк и повернулся, чтобы продолжать прогулку. На минутку остановился: „У нее башни выше мостов. Может уничтожить дворец, не повредив ни одного здания. Зимний дворец расположен для этого удобно. Прицел хороший…“

На наше предложение прислать представителей, нам ответили, что юнкера уже собрались и настаивают, чтобы члены правительства вышли к ним в полном составе и сказали им, чего от них хотят. Отказать было абсолютно невозможно. Мы вышли. Юнкера в числе, может быть, ста, может быть, больше, человек, собирались в том зале-коридоре, о котором я уже упоминал… К этому времени мы уже покинули помещения, выходившие на Неву, и перешли в один из внутренних покоев Зимнего Дворца. Кто-то сказал, что это – бывший кабинет Николая II. Не знаю, так ли это. Кто-то сказал, что занимал это помещение после революции генерал Левицкий. Тоже не знаю – верно ли…

Вход в это помещение был из залы-коридора через комнату, значительно меньшую. Рядом с кабинетом была другая комната без выхода. В ней был телефон. И кабинет, и смежная комната были больших размеров. В очень больших частных квартирах, в особняках, таких размеров бывают только залы. Окнами кабинет выходил в один из дворов…

„Раз мы решили здесь оставаться, – сказал адмирал Вердеревский, когда начало темнеть, – надо перейти в какое-нибудь внутреннее помещение. Здесь мы под обстрелом“. Мы и перешли сюда. Посредине комнаты стоял большой круглый стол. Мы расположились вокруг него…

Стрелка часов перешла за 8 часов… Мы загасили верхний свет. Только на письменном столе у окна светила электрическая настольная лампа, загороженная газетным листом от окна. В комнате был полусвет… Тишина… Короткие, негромкие фразы коротких бесед… Нам докладывали, что наша стража, охранявшая дворец, только отвечала на выстрелы или стреляла, когда на дворец надвигались большевики… Стреляли в воздух. И этого пока оказывалось достаточно: толпа отступала… Кто сидел, кто лежал, некоторые ходили, беззвучно ступая по мягкому ковру во всю комнату… Раздался звук, хотя и заглушенный, но ясно отличавшийся от всех других. „Это что?“ – спросил кто-то. „Это с „Авроры““, – ответил Вердеревский. Лицо у него осталось таким же спокойным. Минут 20 спустя вошел Пальчинский и принес стакан от разорвавшегося снаряда, снаряда, который залетел, пробив стену, в Зимний Дворец. Вердеревский осмотрел его и, поставив на стол, сказал: „С „Авроры““. Стакан быль поврежден в такой форме, что мог служить пепельницей. „Пепельница на стол нашим преемникам“, – сказал кто-то…

И вдруг возник шум где-то и сразу стал расти, шириться и приближаться. И в его разнообразных, но слитых в одну волну звуках сразу зазвучало что-то особенное, не похожее на те, прежние шумы – что-то окончательное. Стало вдруг сразу ясно, что это идет конец… Кто лежал или сидел, вскочили и все схватились за пальто… А шум все крепнул, все нарастал и быстро, широкой волной подкатывался к нам… И к нам от него вкатилась и охватила нас нестерпимая тревога, как волна отравленного воздуха… Все это в несколько минут… Уже у входной двери в комнату нашего караула – резкие взволнованные крики массы голосов, несколько отдельных редких выстрелов, топот ног, какие-то стуки, передвижения, слитый нарастающий единый хаос звуков и все растущая тревога… Ясно: это уже приступ, нас берут приступом… Защита бесполезна – бесцельны жертвы… Дверь распахнулась… Вскочил юнкер. Вытянулся во фронт, руки под козырек, лицо взволнованное, но решительное: „Как прикажет Временное правительство! Защищаться до последнего человека? Мы готовы, если прикажет Временное правительство“. – „Этого не надо! Это бесцельно! Это же ясно! Не надо крови! Надо сдаваться“, – закричали мы все, не сговариваясь, а только переглядываясь и встречая друг у друга одно и то же чувство и решение в глазах. Вперед вышел – Кишкин. „Если они уже здесь, то, значить, дворец уже занят…“ – „Занят. Заняты все входы. Все сдались. Охраняется только это помещение. Как прикажет Временное правительство?“ – „Скажите, что мы не хотим кровопролития, что мы уступаем силе, что мы сдаемся“, – сказал Кишкин. А там, у двери, тревога все нарастала, и стало страшно, что кровь польется, что мы можем не успеть предупредить это… И мы все тревожно кричали: „Идите скорей! Идите и скажите это! Мы не хотим крови! Мы сдаемся!..“. Юнкер вышел… Вся сцена длилась, я думаю, не больше минуты… Комната была полным-полна народа. Солдаты, матросы, красногвардейцы. Все вооруженные, некоторые вооружены в высшей степени: винтовка, два револьвера, шашка, две пулеметные ленты… Чудновский назначается комендантом Зимнего Дворца. Комната, в которой мы арестованы, будет опечатана, чтобы сейчас не производить в ней обыска».

Штурм Зимнего (кадр художественного фильма «Октябрь». Реж. С. Эйзенштейн)

Залп «Авроры»

Мемориальная табличка в Белой столовой Зимнего дворца

Посетители…

В ночь с 25 на 26 октября 1917 г. Зимний дворец «взяли штурмом» большевики и арестовали в Белой столовой на императорской половине членов Временного правительства. О чем сегодня напоминают мраморная табличка, стоящая на камине в Белой столовой Зимнего дворца и огромная иконография советских картин, посвященных этому событию. Так, Зимний дворец, став «главным действующим лицом» в исторических событиях Октября 1917 г., вошел в историю России новой гранью.

Любопытно, что историческую ночь директор Императорского Эрмитажа граф Д. И. Толстой проспал в «гоф-фурьерской» музея «под теканье пулеметов и редкий гул пушек со стрелявшей по Дворцу „Авроры“. Проснувшись в четвертом часу ночи, я заметил, что везде воцарилась как бы полная тишина».

Следует подчеркнуть, что «штурма» Зимнего дворца, как это представлено на многочисленных «революционных картинах» и фильмах советского периода, фактически не происходило. Был затяжной ружейно-артиллерийский обстрел дворца с последующим его занятием и арестом членов последнего состава Временного правительства. А легенду о «штурме» породили сами большевики, когда на рубеже 1920-1930-х гг. «Октябрьский переворот» начал превращаться в каноническую «Великую Октябрьскую социалистическую революцию». И на таком «политическом фоне» говорить о шести погибших в ходе «штурма» было как-то и неудобно. Поэтому певец революции В. Маяковский вдохновенно писал к 10-летней годовщине Октября:

Каждой лестницы

каждый выступ

брали,

перешагивая

через юнкеров.

Как будто

водою

комнаты полня,

текли,

сливались

над каждой потерей,

и схватки

вспыхивали

жарче полдня

за каждым диваном,

у каждой портьеры.

Мягко говоря, эти поэтические строки преувеличивали ожесточенность борьбы.

Так же «неудобно» было и «защитникам» Зимнего дворца, которые вдохновенно врали о «грудах трупов», «криках мертвецов» и «зверствах большевиков». Отчасти откровенное вранье белогвардейцев подтверждали и советские художники, они, следуя политическому заказу, изображали какой-то вселенский катаклизм у стен Зимнего дворца: с прожекторами, пулеметными очередями, ожесточенными штыковыми атаками из-под арки Главного штаба, взрывами гранат и многочисленными телами убитых. Образ «яростной атаки» канонизировал Сергей Эйзенштейн в своем насквозь мифологизированном фильме «Октябрь», вышедшем на экраны в 1928 г. Матросы, перелезающие через распахивающиеся главные ворота Зимнего дворца под взрывы гранат, врезались в память целым поколениям советских людей, превратив миф в безусловный исторический факт. Следует упомянуть, что консультантами фильма выступали непосредственные участники событий Октября 1917 г. Например, член Военно-революционного комитета Н. И. Подвойский сыграл в этом фильме сам себя. Сами съемки проходили непосредственно на Дворцовой площади и в интерьерах Зимнего дворца. Следовательно, история «яростного штурма Зимнего дворца» формировалась совместными усилиями, как «белых», так и «красных».

Штурм Зимнего дворца

Как Зимний дворец «пережил» этот «штурм»? Прежде всего отметим, что Зимний дворец обстреливался артиллерией. Стреляли по Зимнему дворцу из артиллерийских орудий с нескольких точек: во-первых, с пляжа Петропавловской крепости, куда на руках выкатили три 3-дюймовых полевых орудия образца 1867 г. (76 мм); во-вторых, с Нарышкинского бастиона, где находилось четыре 6-дюймовых орудия (152 мм); в-третьих, со стороны Дворцовой площади огонь вели два 3-дюймовых орудия. Следовательно, в обстреле участвовало 9 орудий.

Штурм Зимнего дворца

Арест Временного правительства

Всего по Зимнему дворцу сделали около 40 выстрелов боевыми снарядами. Большая часть снарядов была начинена шрапнелью. Артиллеристы прекрасно знали, что в парадных залах Зимнего дворца находится госпиталь, где лежит около 1000 раненых. Поэтому стреляли преимущественно по «царскому» северо-западному ризалиту дворца. В результате обстрела серьезно пострадали комнаты Александра III на третьем этаже. В приемную императора (угловую комнату) попало два снаряда. Пострадали мебель, обивка стен и стекла. При обстреле шрапнелью с площади повредили штукатурку на крыльце левого подъезда, разорвали картину в зале, расположенном над главными воротами, и разбили несколько окон. Этим и исчерпывались разрушения, причиненные Зимнему дворцу артиллерийским обстрелом. Крейсер «Аврора» боевыми снарядами по дворцу не стрелял.

Рассматривая вопрос об утратах, которые понес Зимний дворец в ночь с 25 на 26 октября 1917 г., обратимся к многочисленным свидетельствам очевидцев событий. В контексте «белогвардейских» мифов о полном разграблении Зимнего дворца особенно значимы воспоминания непосредственного участника штурма Зимнего дворца, американского журналиста Джона Рида. Немаловажным для нас является его свидетельство о том, что одна из колонн восставших, ворвавшись в вестибюль Комендантского подъезда Зимнего дворца, обнаружила там деревянные ящики с ценностями, готовившимися к отправке в Оружейную палату Московского Кремля: «Увлеченные бурной человеческой волной, мы вбежали во дворец через правый подъезд, выходивший в огромную и пустую сводчатую комнату – подвал восточного крыла, откуда расходился лабиринт коридоров и лестниц. Здесь стояло множество ящиков. Красногвардейцы и солдаты набросились на них с яростью, разбивая их прикладами и вытаскивая наружу ковры, гардины, белье, фарфоровую и стеклянную посуду. Кто-то взвалил на плечо бронзовые часы. Кто-то другой нашел страусовое перо и воткнул его в свою шапку. Но как только начался грабеж, кто-то закричал: „Товарищи! Ничего не трогайте! Не берите ничего! Это народное достояние!“. Его сразу поддержало не меньше двадцати голосов: „Стой! Клади все назад! Ничего не брать! Народное достояние!“. Десятки рук потянулись к расхитителям. У них отняли парчу и гобелены. Двое людей отобрали бронзовые часы. Вещи поспешно, кое-как сваливали обратно в ящики, у которых самочинно встали часовые. Все это делалось совершенно стихийно. По коридорам и лестницам все глуше и глуше были слышны замирающие в отдалении крики: „Революционная дисциплина! Народное достояние!“». Заметим, что ящики с ценностями должны были вывезти в Москву 26 октября 1917 г.

А. Плотное. Зимний взят

Джон Рид констатирует, что, после того как большевики вошли в Зимний дворец, все выходы блокировали караулы, которые не только не пускали никого во дворец, но и начали вытеснять из Зимнего дворца матросов, красногвардейцев, солдат и прочую случайную публику, желавшую одного – спокойно заняться мародерством. Дж. Рид пишет: «Из дворца выгоняли всех, предварительно обыскивая… были конфискованы самые разнообразные предметы: статуэтки, бутылки чернил, простыни с императорскими монограммами, подсвечники, миниатюры, писанные масляными красками, пресс-папье, шпаги с золотыми рукоятками, куски мыла, всевозможное платье, одеяла». Как видно из перечня, грабеж, что называется, имел место, но торопливый, случайный, когда хватали как шпагу с золотой рукояткой, так и кусок мыла. Грабеж Зимнего дворца продолжался несколько часов, и разграблению подверглись в основном комнаты на втором этаже резиденции, расположенные по западному, «императорскому» фасаду.

Когда суета улеглась, американский журналист как профессионал не мог не пройтись по дворцу. В парадных залах, выходивших окнами на Неву, он увидел: «Картины, статуи, занавеси и ковры огромных парадных апартаментов были не тронуты. В деловых помещениях, наоборот, все письменные столы и бюро были перерыты, по полу валялись разбросанные бумаги. Жилые комнаты тоже были обысканы, с кроватей сорваны покрывала, гардеробы открыты настежь… В одной комнате, где помещалось много мебели, мы застали двух солдат, срывавших с кресел тисненую испанскую кожу. Они сказали нам, что хотят сшить из нее сапоги. Старые дворцовые служители в своих синих ливреях с красной и золотой отделкой стояли тут же, нервно повторяя по старой привычке: „Сюда, барин, нельзя… воспрещается…“».

С. Лукин. Свершилось

В. А. Поляков. После штурма Зимнего

Журналист вбежал во дворец с первыми штурмующими колоннами во втором часу ночи, а покинул его в четвертом часу утра. На «душевный» грабеж у штурмующих просто не было времени. Да, конечно, в октябре 1917 г. Зимний дворец понес утраты, но шедевры Императорского Эрмитажа, включая вещи Галереи драгоценностей, остались нетронутыми. Напомним, что ценности Бриллиантовой комнаты эвакуировали из Зимнего дворца в Москву еще в середине сентября 1917 г.

Представляется, что пассажи некоторых современных авторов о том, что «захваченный в ночь с 25 на 26 октября красногвардейцами, солдатами и матросами дворец трое суток находился во власти толпы хулиганствующих люмпенов, расхитивших и обезобразивших значительную часть его внутреннего убранства», являются, мягко говоря, преувеличением. Таким же преувеличением являются и некоторые «иллюстрации» грабежа резиденции люмпенами.

Грабеж

Кроме журналистских записок Джона Рида, имеются и документальные свидетельства, зафиксировавшие утраты, нанесенные имуществу Зимнего дворца в результате его «штурма». Уже 26 октября 1917 г. члены Художественно-исторической комиссии при Зимнем дворце, Верещагин и Пиотровский, попытались проникнуть во дворец, но не были допущены туда воинскими караулами. Но 27 октября 1917 г. членов Комиссии, Надеждина и Пиотровского, вызвал комендант дворца для выяснения ущерба, нанесенного Зимнему дворцу.

Вместе с председателем комиссии Верещагиным и библиотекарем В. В. Гельмерсеном в присутствии комиссаров Совета рабочих и солдатских депутатов Г. С. Ятманова и Б. Д. Мандельбаума и особо приглашенного известного русского художника А. Н. Бенуа они произвели осмотр помещений Зимнего дворца и результаты изложили в «Журнале Художественно-исторической комиссии при Зимнем Дворце».

Разгромленная приемная Александра II

Кабинет А. Ф. Керенского

Отметим открытость большевиков. К осмотру резиденции привлекли не только мало симпатизировавших большевикам деятелей культуры, но и позволили им опубликовать собранные материалы. Совершенно очевидно, что большевики были заинтересованы в этом, поскольку все противники новой власти уже несколько дней проливали слезы над разграбленными руинами Зимнего дворца.

Обследование продолжалось и в последующие дни. Вот извлечения из материалов, опубликованных в «Журнале Художественно-исторической комиссии при Зимнем Дворце»: «Картина разгрома представляется в следующем виде:

1) В приемной Александра II, занятой под личную канцелярию А. Ф. Керенского, разбросаны канцелярские бумаги, выдвинуты ящики из письменных столов, разбиты канцелярские шкафы; в учебной – взломаны столы, комоды и шкафы и вскрыты три ящика, приготовленные для эвакуации, причем содержимое из них вынуто и разграблено, частью же в обломках разбросано на полу; весь пол усеян оберточной бумагой, среди которой виднеются рисунки В. А. Жуковского, куски шелковой материи от мебели Марии-Антуанеты, миниатюры, фотографические карточки и всевозможные изломанные мелочи; на спинке одного из стульев повешен кусок разорванного мундира императора Николая I, хранившегося в особой витрине; портрет Елизаветы Алексеевны Виже-Лебрён опрокинут и валяется у письменного стола.

В кабинете Александра II разгром носит еще более ужасающий характер: все столы взломаны, верхняя часть исторического бюро Александра I превращена в щепы, на столе брошен исковерканный серебряный оклад Евангелия, причем само Евангелие вырвано из оклада; один головной убор Николая I похищен, другой изорван; взломан киот, из которого похищены мелкие золотые и серебряные образки и тельные кресты; венчики, украшенные бриллиантами и драгоценными каменьями, сорваны и похищены; на полу валяются изодранные исторические заметки, записные книжки, письма и бесчисленные осколки разбитого стекла.

Кабинет Николая II. 1917 г.

В уборной Александра II открыты, а частью взломаны гардеробные шкафы и комоды, разбросаны на полу десятки пустых футляров от ювелирных вещей, туалетных и дорожных принадлежностей; серия картин, приготовленных художественной комиссией для эвакуации, – работы Греза, Мурильо, Франческо Франчиа и др. – опрокинуты (картины в целости с незначительными лишь повреждениями на некоторых из них).

Следы такого же беспощадного разгрома были обнаружены в малой библиотеке и покоях императрицы Марии Александровны: битое стекло, пустые футляры, вынутые из рам и частью порванные акварели, разбитые на мелкие куски ящики, между прочим и ящик, заключавший собрание исторических медалей, из которых все медали похищены, сорваны драпри, занавеси и обивки, опрокинута мебель и т. д.

Так называемые собственные покои императора Николая II и Александры Федоровны, а равно Малахитовый, Концертный, Арабский залы и Ротонда были в начале июля заняты Временным правительством. Более ценная в художественном отношении обстановка этих комнат была своевременно изъята, за исключением некоторых картин, закрытых покрывалами, и обстановки кабинета императора Николая II. Погром этих помещений носил характер такого же ожесточения, которое проявилось с особенной наглядностью в беспощадном истреблении всех изображений царской семьи: картин, портретов, фотографий.

Так, в приемной изодрана картина, изображающая коронацию Александра III, исколоты штыками портреты родителей императрицы, похищен и оказался впоследствии разорванным в клочья портрет Государя работы Серова, такая же участь постигла все фотографии Александра III и т. д. В биллиардной похищены биллиардные шары; в библиотеке, служившей кабинетом А. Ф. Керенского, взломан книжный шкаф; в уборной разбиты дверные филенки; в кабинете разбросаны изорванные гравюры и фотографии, письменный стол вскрыт и сдвинут с основных тумб, кожаная обивка с мебели снята, похищен овальный портрет Александра II в шинели и кавалергардской фуражке. Взломаны равным образом столы и шкафы всех остальных комнат, бумаги и книги вынуты и полы покрыты разорванными и смятыми делами Временного правительства.

Будуар императрицы Александры Федоровны. 1917 г.

Комната на 3-м этаже северо-западного ризалита

1) Подобному разгрому подверглись флигель-адъютантская комната и кабинет императора Николая I. Некоторые картины сняты со стен, овальный портрет вел. кн. Михаила Павловича изорван, все опрокинуто, изломано, кощунственно осквернено и в общей свалке валяется на полу.

2) Помещения большой библиотеки Александра II и запасной библиотеки Николая II, в которых было приготовлено 10 ящиков для эвакуации с историческими альбомами, оказались случайно в полной неприкосновенности».

Упоминавшийся участник деятельности комиссии А. Н. Бенуа (его в симпатиях к большевикам заподозрить никак нельзя) оставил свои воспоминания об этом дне. Еще раз отметим, что события ночи с 25 на 26 октября 1917 г. сразу же породили множество мифов, как со стороны «красных», так и со стороны «белых». Одним из самых устойчивых «белых» мифов станет миф о тотальном разграблении матросами и красногвардейцами Зимнего дворца. Озабоченность состоянием Зимнего дворца и привела А. Н. Бенуа, входившего в состав Комиссариата для охраны художественных ценностей, или, как тогда говорили, «Горьковской» комиссии, к Зимнему дворцу 27 октября: «Однако дальше Александровского сада мы не решились пройти, а оттуда знакомый пейзаж казался не изменившимся вовсе, следов битвы не было вовсе видно, да и весь низ дворца был заслонен целыми стенами сложенных и лишь местами разметанных дров. Лишь когда, осмелев, мы (через арку Штаба) проникли дальше на площадь и ближе к дворцу, оказалось, что весь фасад дворца испещрен следами пуль, и что несколько окон выбиты и они зияют чернотой, и что стекла многих других, казавшихся издали целыми, были изрешечены правильными круглыми дырками. Я готовился увидать картину полного развала, дымящиеся руины, – вместо того, слава Богу, вся громада дворца, а также то, что в перспективе виделось от фасада на Миллионную Эрмитажа, – все представляло собой прежний мощный, крепкий, незыблемый вид. Поразила нас и совершенная пустота, как площади, так и прилегающих улиц. Все под унылым серым небом казалось завороженным, точно каким-то видением прошлого… Надлежало в точности узнать, как обстоит дело и внутри. С этой целью я, возвратившись домой, вошел в телефонный контакт с разными лицами, и среди них с Луначарским».

Глава шестая Что же в действительности произошло в 1917 году? На этот вопрос за восемьдесят лет были даны самые различные, даже прямо противоположные ответы, и сегодня они более или менее знакомы внимательным читателям. Но остается почти не известной либо преподносится в

Из книги Низшая раса автора Калашников Максим

Глава 10. Памяти хамов, восторжествовавших в 1917 году. Годы идут, а песенки звучат всё те же. Мол, если бы не красные в 1917-м, каких бы мы высот сейчас достигли! Если бы не жиды, масоны и германский Генштаб!Да, "достигли" бы. Особенно с той "элитой", что сложилась к 1917 году. Алчной,

Из книги 100 великих достопримечательностей Санкт-Петербурга автора Мясников старший Александр Леонидович

Зимний дворец Его название давно уже стало нарицательным. А в любом сравнении он используется как эталон подлинной роскоши и изысканности. Это Зимний дворец российских императоров.На самом деле это шестое по счёту здание Зимнего дворца в городе.Первый Зимний дворец

Из книги Правда «Черной сотни» автора Кожинов Вадим Валерианович

Глава 6 Что же в действительности произошло в 1917 году? На этот вопрос за восемьдесят лет были даны самые различные, даже прямо противоположные ответы, и сегодня они более или менее знакомы внимательным читателям. Но остается почти неизвестной либо преподносится в крайне

Из книги 100 знаменитых катастроф автора Скляренко Валентина Марковна

ОБЪЯТЫЙ ПЛАМЕНЕМ ЗИМНИЙ ДВОРЕЦ 1837 год. Пламя в самом центре Петербурга бушевало около тридцати часов, в результате чего дотла сгорела главная императорская резиденция. Причиной катастрофы стала конструктивная ошибка архитектора О. Монферрана, разместившего один из

Из книги Трагедия русского офицерства автора Волков Сергей Владимирович

Глава I. Русский офицерский корпус в 1917 году Изменения в численности и составе офицерства, вызванные годами войны, были огромны. На начало войны русская армия насчитывала свыше 40 тыс. офицеров, еще около 40 тыс. было призвано по мобилизации. После начала войны военные

Из книги 100 знаменитых памятников архитектуры автора Пернатьев Юрий Сергеевич

Зимний дворец У Зимнего дворца в Петербурге поистине мировая слава, закрепленная собранием в его роскошных залах богатейшей коллекции бесценных произведений искусства. Но и по архитектуре Зимний дворец является блестящим образцом русского и мирового зодчества

Из книги Убийство императора. Александр II и тайная Россия автора Радзинский Эдвард

Зимний дворец: дела иностранные В самом начале 70-х случилось ожидаемое: Пруссия напала на Францию. 1 сентября 1870 года под Седаном император Наполеон III с большой армией потерпел поражение и сдался в плен. Очередной Наполеон в очередной раз был низложен.И Александр II смог

Из книги Петербург экскурсионный. Рекомендации по проведению экскурсий автора Шишков Сергей Иванович

Третий Зимний императорский дворец Наименование объекта. Императорский дворец Петра I.Маршрут следования. Первый рассказ вести на берегу Зимней канавки. Второй рассказ вести на Дворцовой набережной.Элементы показа. Показать вначале выделенную часть фасада Эрмитажного

Из книги Двор российских императоров. Энциклопедия жизни и быта. В 2 т. Том 1 автора Зимин Игорь Викторович

автора Королев Кирилл Михайлович

Зимний дворец, 1711 год Карл Рейнхольд Берк Одна из главных достопримечательностей Санкт-Петербурга – Зимний дворец работы Ф. Растрелли – появилась лишь во второй половине XVIII века. Это четвертый по счету Зимний дворец; первый был построен в 1711–1712 годах близ Зимней

Из книги Санкт-Петербург. Автобиография автора Королев Кирилл Михайлович

Зимний дворец, 1762 год Андрей Болотов В том же году, когда началась облицовка камнем набережных Невы, великий архитектор Франческо Бартоломео Растрелли завершил строительство каменного Зимнего дворца на Дворцовой набережной. На строительстве трудились около 4000 человек,

Ключевое событие в фазе октябрьской революции - взятие большевиками резиденции Временного правительства, располагавшейся в Зимнем дворце в Петрограде в ночь с 25 на 26 октября 1917 года, в результате которого Временное правительство было низложено и арестовано. Так ли это было, что штурмовали? Сохранились документальные свидетельства очевидцев тех событий со стороны находившихся внутри Зимнего дворца.

Отрывки из дневника сестры милосердия, в дни переворота дежурившей в госпитале Зимнего дворца

Штурмовавшие стреляли из гаубиц по фактически безоружному дворцу: ведь с белыми полотнищами в руках Зимний дворец уже покинули казаки и ударницы женского батальона. Палить из пушек по нескольким десяткам мальчиков-юнкеров никакого смысла не имело. Скорее всего, то была психическая атака. В Смольном же в это время шел II Всероссийский съезд Советов. Пушки с Петропавловской крепости стреляли не в цитадель монархии, а по больничным палатам. Революционные отряды большевиков 25 октября 1917 года ворвались не во дворец, а в госпиталь для тяжелораненых - число лежачих здесь составляло в среднем 85 - 90%. И в Смольном, и на Дворцовой об этом отлично знали.

В течение многих десятилетий о госпитале, располагавшемся в Зимнем дворце и созданном по решению императора Николая II и его семьи, не было принято вспоминать. В изданиях по истории дворца о госпитале упоминали в лучшем случае одной строкой. Между тем в архиве Государственного Эрмитажа есть документальный фонд, позволивший восстановить историю госпиталя. Одно из наиболее ярких свидетельств тех дней - воспоминания бывшей медсестры госпиталя в Зимнем дворце Нины Галаниной, переданные в Эрмитаж в 1970-х годах (решение принять такой «крамольный » документ в музей потребовало от директора Бориса Пиотровского профессионального и гражданского мужества). Эти воспоминания резко отличаются не только от зазубренных в советское время идеологем о штурме, но и от растиражированных в последние полтора десятилетия мифов о едва ли не идиллической обстановке во дворце и на площади 25 октября 1917 года.

Не менее интересный документ - никогда не публиковавшиеся записки руководителя Петроградского Красного Креста, депутата IV Государственной думы и губернского предводителя дворянства Льва Зиновьева. Фрагменты этих записок, находящиеся в семейном архиве, публикуются с разрешения его внука, почетного консула Австралии в Санкт-Петербурге Себастьяна Зиновьева- Фицлайона. Мы привыкли смотреть на события «дней, которые потрясли мир» глазами тех, кто находился на Дворцовой площади и на набережной Невы. Публикуемые сегодня два уникальных документа дают возможность взглянуть на ситуацию 90-летней давности изнутри - из Зимнего.

Раненые и медсестры в Фельдмаршальском зале Зимнего дворца, октябрь 1917 года

Из воспоминаний Нины Галаниной:

«День 25-го октября 1917 года был у меня выходным после ночного дежурства. Поспав немного, я отправилась ходить по центральным улицам Петрограда - смотрела и слушала. Было много необычного. На улицах кое-где раздавались выстрелы, и учреждения переставали работать. Упорно говорили о том, что мосты вот-вот будут разведены. На Дворцовом мосту выстраивались бойцы женского батальона.

…К ночи ружейная и пулеметная стрельба уже не прекращалась.

…Как только наступило утро 26/X, я… поспешила в город. Прежде всего мне хотелось попасть в госпиталь Зимнего дворца.

Пробраться туда оказалось не так легко: от Дворцового моста до Иорданского подъезда стояла тройная цепь красногвардейцев и матросов с винтовками наперевес. Они охраняли дворец и никого к нему не пропускали.

Через 1-ю цепь, объяснив, куда я иду, прошла сравнительно легко. Когда проходила вторую, меня задержали. Какой-то матрос зло крикнул товарищам: «Чего смотрите, не знаете, что Керенский переодет сестрой?» Потребовали документы. Я показала удостоверение, выданное на мое имя еще в феврале, с печатью госпиталя Зимнего дворца. Это помогло - меня пропустили. Что-то еще кричали вдогонку, но я не разобрала и шла дальше.
Третья цепь уже не задерживала.

В госпитале, где был всегда такой образцовый порядок и тишина, где было известно, на каком месте какой стул должен стоять, все перевернуто, все вверх дном. И всюду - вооруженные люди.

Старшая сестра сидела под арестом: ее караулили два матроса».

Из записок Льва Зиновьева:

Я, как всегда, утром отправился в свое Управление Красного Креста (располагалось на Инженерной ул., 4, в пяти минутах ходьбы от Невского проспекта и в двадцати - от Дворцовой площади. - Ю. К.).

Около 11 часов утра… против окон нашего Управления вдруг как-то неожиданно появились вооруженные ружьями рабочие вперемешку с матросами. Началась перестрелка - они стреляли по направлению к Невскому проспекту, но противника их не было видно. Недалеко… начали стрелять пулеметы.

Несколько пуль попало к нам в окна. Одна случайная пуля, разбив окно, оторвала ухо одной бедной девушке, нашей машинистке. В амбулаторию, находившуюся тут же в здании нашего Управления, стали приносить раненых и убитых.

Принесли убитого хозяина соседней лавочки, торговавшей канцелярскими принадлежностями, с которым я часа два перед тем, идя в Управление, обменялся несколькими словами. Он был уже без пиджака и без сапог, их кто-то уже успел стащить.

Стрельба эта продолжалась часа два, и потом все затихло, стрелявшие рабочие и матросы куда-то исчезли.

Но скоро стали получаться сведения, что восстание всюду было успешно, телефонная станция, водопровод, станции железных дорог и другие важные пункты города были уже в руках большевиков и весь Петербургский гарнизон к ним присоединился.

Дворец со всех сторон был окружен большевиками, солдатами и матросами.

Когда вечером, часов около 6-ти, я шел домой, в той части города, через которую мне надо было проходить, все было тихо и спокойно, улицы были пустые, движения никакого не было, даже пешеходов я не встретил.

Дом, в котором мы жили, был совсем близко от Зимнего дворца - минут пять ходьбы, не больше… Вечером, после обеда около Зимнего дворца началась оживленная стрельба, сначала только ружейная, потом к ней присоединился треск пулеметов.

…Часам к 3-м утра все затихло.

Рано утром, часов в шесть, мне сообщили из моего Управления Красного Креста, что Зимний дворец взят большевиками и что сестры милосердия нашего лазарета, находившиеся во дворце, арестованы.

Наскоро одевшись, я сразу отправился в Зимний дворец.

Меня впустили сразу, без всяких затруднений, никто даже и не спросил, зачем я приехал. Внутри дворец был мало похож на то, что я привык там видеть.

Все было в беспорядке, мебель сломана и перевернута, все носило явный след только что окончившейся борьбы. Всюду были разбросаны ружья, пустые патроны, в большой передней и на лестнице лежали тела убитых солдат и юнкеров, кое-где лежали и раненые, которых не успели еще унести в лазарет.

Я долго ходил по так хорошо знакомым мне залам Зимнего дворца, стараясь найти начальника солдат, захвативших дворец. Малахитовая зала, где обычно императрица принимала представлявшихся ей, - была вся как снегом покрыта разорванными бумажками. Это были остатки архива Временного Правительства, уничтоженного перед тем, что дворец был захвачен.

В лазарете мне сказали, что сестры милосердия были арестованы за то, что они скрывали и помогали скрываться юнкерам, защищавшим дворец. Обвинение это было совершенно верное. Многие юнкера перед самым концом борьбы бросились в лазарет, прося сестер милосердия спасти их, - очевидно, сестры помогали им скрываться, и благодаря этому действительно многим из них удалось спастись.

После долгих поисков мне удалось добиться, кто был теперь комендантом дворца, и меня провели к нему. Он был молодой офицер гвардейского Московского пехотного полка… Я объяснил ему, в чем дело, сказал, что в лазарете лежат около 100 раненых солдат и что сестры милосердия необходимы для ухода за ними. Он сразу же приказал их освободить под мою расписку, что они не уедут из Петербурга до суда над ними. Этим дело и кончилось, никакого суда над сестрами никогда не было, и никто их больше не беспокоил, в то время у большевиков были более серьезные заботы».

Одно из помещений Зимнего дворца после штурма, конец октября 1917 года

Госпиталь в Зимнем дворце был открыт в 1915 году для солдат Первой мировой войны. Под госпитальные палаты отводились Аванзал, Восточная галерея, большая часть Фельдмаршальского зала, Гербовый, Пикетный и Александровский залы, а также Николаевский зал, вмещавший двести кроватей. Петровский зал превратили в палату для раненых, перенесших особо тяжелые операции. Часть Фельдмаршальского зала заняли перевязочной, вторая перевязочная и операционная располагались в Колонном зале. Галерея 1812 года служила для хранения белья, а в той ее части, где висел портрет Александра I, разместили рентгеновский кабинет.

...Во время войны, сдав сестринские экзамены, старшие княжны работали в царскосельском госпитале, выказывая полную самоотверженность в деле. Младшие сестры тоже посещали госпиталь и своей живой болтовней помогали раненым минутами забывать свои страдания.

У всех четырех было заметно, что с раннего детства им было внушено чувство долга. Все, что они делали, было проникнуто основательностью в исполнении. Особенно это выражалось у двух старших. Они не только несли в полном смысле слова обязанности заурядных сестер милосердия, но и с большим умением ассистировали при операциях. Это много комментировалось в обществе и ставилось в вину Императрице. Я же нахожу, что при кристальной чистоте Царских Дочерей это, безусловно, не могло дурно повлиять на них, и было последовательным шагом Императрицы как воспитательницы. Кроме госпиталя, Ольга и Татьяна Николаевны очень разумно и толково работали и председательствовали в комитетах их имени.

Владимир Тольц: Мы в последнее время много говорили о 1917 годе, о революции. О Феврале, октябре, о том, были ли реальные альтернативы большевистской диктатуре. О том, как потом, год за годом, советская власть праздновала годовщины своей победы. Но бывают, знаете, такие подробности в истории, вроде бы и не очень значительные, но позволяющие увидеть, казалось бы, давно известное в новом, неожиданном свете. Или наоборот - убедиться, что они, эти известные и значительные эпизоды прошлого, как ни посмотри, были тем, чем были. Вот такой непривычный взгляд на события 1917 года дают документы, которые мы сегодня предлагаем вашему вниманию. Ключевое, как считается, - ну, если не ключевое, то знаковое, символически важнейшее событие - это пресловутый штурм Зимнего дворца 25 октября по команде большевистского Военно-революционного комитета. Впрочем, у дворца защитников было так немного, что штурма практически не было, эффектная сцена штурма было изобретена большевиками позднее, для пропаганды.

Ольга Эдельман: Зимний дворец воспринимался как символ и оплот самодержавия. Взять Зимний - это как бы проникнуть в самое что ни на есть сокровенное логово врага. Но ведь не только штурм был событием мифическим. Дворец на тот момент к самодержавию тоже имел скорее символическое отношение. Царь с семьей уже много лет как фактически жил в Царском Селе. А в годы Первой мировой войны в залах дворца разместили госпиталь для раненых солдат.

У меня сразу вопрос к нашей сегодняшней собеседнице, советнику директора Эрмитажа Юлии Кантор. Дворец - не очень, в общем-то, подходящее для госпиталя помещение. Залы были как-то переделаны? И хранят ли нынешние стены Эрмитажа следы от той, госпитальной, части его истории?

Юлия Кантор: Действительно, дворец – совершенно неудобное, тем более такой как Зимний дворец, место для устройства там госпиталя. И это сразу же стало проблемой и для врачей, и для медсестер, и для пациентов, раненых солдат. Размещение госпиталя в Зимнем дворце оказалось весьма сложным и трудоемким занятием. Мало того, что были проведены малярные работы во всех залах, тщательно закрыты все окна и пробили новые дымоходы, установили котлы и кипятильники, расширили водопроводную и канализационную сеть. Но нужно было создавать перевязочные, операционные, кабинеты для врачей и для процедур. А для этого необходимо было переделать залы, при этом сохранив их убранство, потому что предполагалось, что война закончится и все войдет в свое русло. Ступени Иорданской лестницы обшили досками, двери с лестницы в Фельдмаршальский зал наглухо закрыли, а на верхних площадках занавесками отгородили столовые для врачей и медицинских сестер. Причем характерно: отдельной столовой для раненых не было. В залах были закрыты вазы, лепные украшения и канделябры, часть статуй и картин перенесли в другие помещения. В знаменитых и известных всем нам, и сегодня сохранивших свое изначальное убранство, Николаевском, Гербовом, Александровском и в аванзале сняли блюда, солонки и кронштейны. Сфотографировали, пронумеровали и уложили в ящики. Стены в залах, где располагались госпитальные палаты, затянули белым коленкором, а полы покрыли линолеумом, чтобы не портить великолепные паркеты. Дворцовые люстры не включали, к ним подвесили на шнурах по лампочке, а ночью разрешалось включать только лампы фиолетового цвета. Особая статья – это Гербовый зал, гербы в них закрыли щитами, закрыли деревом канделябры и в Николаевском зале и скульптуры в Иорданском вестибюле. Под госпитальные палаты отводились аванзал, Восточная галерея, большая часть Фельдмаршальского зала, Гербовый, Пикетный и Александровский залы, а также Николаевский зал, вмещавший двести кроватей. Петровский зал, который первоначально предназначался для дежурных врачей, при устройстве госпиталя превратили в палату для раненых после особо тяжелых операций. А часть Фельдмаршальского зала заняли перевязочной, вторая перевязочная и операционная располагались в Колонном зале. Представляете, в Зимнем саду и Иорданском подъезде находились ванные и душевые. А галерея 12 года служила и вовсе для хранения белья. Сейчас Зимний дворец, разумеется, не хранит ничего, что связано с внешним антуражем Зимнего дворца, превращенного в госпиталь во время Первой мировой войны. Все документы и фотографии того времени находятся в эрмитажном архиве, причем эта коллекция, связанная с госпиталем в Зимнем дворце, разумеется, не могла формироваться в советское время и фактически только 20-25 лет Эрмитаж начал собирать такую коллекцию.

Ольга Эдельман: И еще вопрос. Документы, которые звучат сегодня в передаче, - из архива Эрмитажа.

Юлия Кантор: Преимущественно – да. Вообще первые документы стали попадать в Эрмитаж, как я уже сказала, чуть больше четверти века назад. Это воспоминания медицинских сестер, в частности, медсестры Галаниной, которая работала в феврале 17 года в Зимнем дворце. В числе документов, которые сегодня прозвучат, будут мемуары, написанные в 17 году доктором Львом Александровичем Зиновьевым, руководившем в 17 году петроградским Красным крестом. Зиновьев был достаточно известным депутатом четвертой Государственной думы. Его семья после революции уехала, эмигрировала из России. Сегодня его внук Себастьян Зиновьев работает консулом Австралии в Санкт-Петербурге и по разрешению семьи Зиновьева эти дневники из личного архива, которые сейчас хранятся в Англии, представлены для этой передачи.

…Торжественное открытие состоялось 5-го октября 1915 года, в день «тезоименитства» бывшего наследника Алексея Николаевича, чьим именем госпиталь был назван.

Восемь парадных залов 2-го этажа: Аванзал, Николаевский зал, Восточная галерея, Фельдмаршальский, Петровский, Гербовый зал, Пеший пикет и Александровский зал были превращены в палаты.

В 1-м этаже оборудованы были подсобные помещения: приемный покой, аптека, кухня, ванные, различные кабинеты, хозяйственная часть, канцелярия, кабинет Главного врача и другие.

Вход в госпиталь был с Дворцовой набережной, через Главный подъезд и Главную лестницу.

По этой лестнице дворца – Иорданской, - ступени которой обшиты были досками, переносили наверх прибывших раненых, доставляли пищу и лекарства.

Только тяжело раненные солдаты, нуждавшиеся в сложных операциях или специальном лечении, могли попасть в этот госпиталь. Потому число лежачих было очень велико, составляло в среднем 85-90%. Когда они начинали поправляться и ходить, их переводили в другие лечебные заведения, а их места снова занимали раненые в тяжелом состоянии.

Больные были размещены соответственно ранениям, Так, в Николаевском зале, вмещавшем 200 коек, поставленных прямоугольниками в 4 ряда перпендикулярно к Неве, лежали раненные в голову (отдельно – в череп, глаза, уши, челюсти); раненные в горло и грудную клетку. А также очень тяжелые больные «позвоночники».

Огромным злом были постоянные посетители госпиталя. Их было очень много: и «высочайших» - членов императорской фамилии, и разных знатных иностранцев (запомнились Король румынский, японский принц Кан-Ин, эмир Бухарский и другие); и просто «высоких» - высокопоставленных русских чиновников; и бесконечных иностранных делегаций Красного Креста – французских, бельгийских, английских, голландских и проч. и проч.

Всем делегациям, приезжавшим в нашу страну, обязательно показывали госпиталь Зимнего дворца; он был не только показательным, но и показным.

Ольга Эдельман: В Первую мировую такие пропагандистские, демонстративные жесты - забота о раненых, военно-патриотическая риторика, прославление героев - стали насущно необходимы для власти. Война затягивалась, была все менее популярна, народ все меньше понимал, за что воюем. Престиж императора падал, а царицу откровенно ненавидели. Забота о раненых воинах превратилась в один из главных козырей пропаганды. Александра Федоровна и старшие царевны работали в госпитале (не в Зимнем - в Царском Селе) как простые сестры милосердия. Сохранилась масса их фотографий, в форме сестер милосердия, среди раненых. Царица то и дело посещала другие госпитали, раздавала памятные подарки. Лично они, наверное, действительно искренне стремились проявить милосердие, помочь страдальцам. Как и все прочие высокопоставленные деятели от благотворительности.

На ночь оставалось на весь госпиталь только две сестры.

Всю ночь они бегали от одного слабого больного к другому на большие расстояния (4 зала), боясь только одного: «не упустить бы». А упустить можно было и прекращение пульса, и внезапное кровотечение, и многое другое.

За ночь дежурные сестры едва успевали присесть на несколько минут, чтобы выписать необходимые на завтра для отделения лекарства. Часто не удавалось присесть ни на минуту. ...

Много раз, особенно после Февральской революции, когда часто проводились у нас собрания, поднимали сестры вопрос о недопустимой перегрузке ночных дежурных, о необходимости хотя бы удвоить их число. Но ответ начальства был всегда один и тот же: днем все сестры должны быть на посту, поэтому ничего изменить нельзя.

Раненые же, несмотря на высококвалифицированную медицинскую помощь и прекрасное питание, должны были чувствовать себя часто очень одинокими, почти что заброшенными.

Может быть, сильнее всего это почувствовалось на Новогодней (под 1917-й год) елке.

На редкость стройная, огромная, почти до потолка, украшенная множеством стеклянных дорогих игрушек, она стояла посередине Аванзала. Было объявлено, что деньги на елку пожертвовал сам наследник. Вечером, когда елку зажгли, был заведен граммофон – передавалась какая-то неинтересная спокойная музыка. Раздавали подарки: пакеты с конфетами, папиросами и серебряной чайной ложечкой, украшенной государственным гербом. Было чинно, казенно, натянуто и совсем не празднично.

Владимир Тольц: Ну, что тут скажешь? Обидно, конечно, что последняя (кто ж знал тогда, что это будет последняя?) елка не удалась. Вряд ли кому придет в голову винить в этом «прогнивший царский режим». И все-таки, если вспомнить, что свалившееся на голову народа пролетарское «народовластие» вскоре и надолго отменило рождественские елки как религиозный пережиток, грусть охватывает и по поводу этих самых народных масс, и по поводу судьбы убиенного вскоре цесаревича, пожертвовавшего средства на эту последнюю неудачную елку.

Когда началась Февральская революция, в Зимнем дворце, в том числе в госпитале, стало очень тревожно. ... По мостам, Дворцовому и Биржевому, проносились наполненные людьми грузовики: оттуда во все стороны беспорядочно стреляли из винтовок. ... По Дворцовой набережной просвистело несколько пуль. Одной из них был ранен в руку стоящий на посту часовой. Его положили в госпиталь, в Восточную галерею.

Ночью я должна была выдержать очень трудное объяснение с прапорщиком, на груди которого красовался огромный красный бант и который возглавлял отряд вооруженных солдат. Он яростно кричал, требуя, чтобы раненого часового «вышвырнули в окно». Спать в эту ночь раненым не пришлось.

Несколько раз в течение ночи вырвались в госпиталь вооруженные солдаты, с прапорщиками во главе, которые грубо выпытывали у сестер, где они спрятали находящихся будто бы во дворце царских министров. Искали их под кроватями раненых, в баках с грязным бельем, даже в спальнях сестер, в зеркальных платяных шкафах. К счастью, министров во дворце не было.

Ольга Эдельман: Сегодня мы снова говорим о революции 1917 года. О том, какими увидели события февраля и октября те, кто бывал в Зимнем дворце по долгу службы - в работавшем там госпитале. Сестра милосердия Нина Галанина февральские дни пережила вместе с ранеными солдатами в залах Зимнего. К октябрю она работала уже не там, а в другом госпитале, в Лесном.

Из воспоминаний медсестры Нины Валериановны Галаниной

День 25-го октября 1917 года был у меня выходным после ночного дежурства. Поспав немного, я отправилась ходить по центральным улицам Петрограда – смотрела и слушала. Было много необычного. На улицах кое-где раздавались выстрелы, и учреждения переставали работать. Упорно говорили о том, что мосты вот-вот будут разведены. На Дворцовом мосту выстраивались бойцы Женского батальона.

Я поторопилась в Лесной, чтобы не оказаться отрезанной от работы.

Там было спокойно, и только долетавшие издалека выстрелы говорили о том, что в городе «началось». К ночи ружейная и пулеметная стрельба уже не прекращалась.

Из госпиталя отправлены были в город санитарные машины, поэтому мы были более или менее в курсе происходящего – знали, что берут Зимний дворец, что стреляют в него из орудий. Но сведения поступали отрывочные и противоречивые.

Мы, сестры, поздно легли в эту ночь. Только заснули, как привезли первого раненого. ... Это было часа в 2-3. Первому доставленному раненому была сделана операция на сердце главным врачом госпиталя доктором Ерёмичем. Затем привезли нескольких раненых еще.

Владимир Тольц: А вот что видел 25 октября другой медик - работавший в Красном Кресте доктор Зиновьев.

Я, как всегда, утром отправился в свое Управление Красного Креста. Там, где мне приходилось проходить все еще было спокойно и ничего особенного не было заметно.

Но около 11 часов утра, на Литейной против окон нашего Управления, вдруг, как-то неожиданно появились вооруженные ружьями рабочие вперемешку с матросами. Началась перестрелка, -они стреляли по направлению к Невскому проспекту, но противника их не было видно. Недалеко, тут же на Литейной, начали стрелять пулеметы. Несколько пуль попало к нам в окна. Одна случайная пуля, разбив окно, оторвала ухо одной бедной девушке, нашей машинистке. В амбулаторию, находившуюся тут же в здании нашего Управления, стали приносить раненных и убитых. Помню одного старого рабочего, легко раненного в ногу, плакавшего и стонавшего как ребенок, пока его перевязывали.

Принесли убитого хозяина соседней лавочки, торговавшей канцелярскими принадлежностями, с которым я, часа два перед тем, идя в Управление, обменялся несколькими словами. Он был уже без пиджака и без сапог, их кто-то уже успел стащить.

Стрельба эта продолжалась часа два, и потом все затихло, стрелявшие рабочие и матросы куда-то исчезли. ... Когда вечером, часов около 6-ти, я шел домой, в той части города, через которую мне надо было проходить, все было тихо и спокойно, улицы были пустые, движения никакого не было, даже пешеходов я не встретил.

Дом, в котором мы жили был совсем близко от Зимнего дворца, - минут пять ходьбы не больше. Вечером, после обеда, около Зимнего дворца началась оживленная стрельба, сначала только ружейная потом к ней присоединился треск пулеметов. ... Были слышны какие-то крики, часто пули, свистя, пролетали мимо наших окон, изредка раздавался грохот пулеметной пальбы. Как потом оказалось, это стреляли по Зимнему дворцу крейсер "Аврора", вышедший на Неву чтобы помочь большевикам.

Часам к 3-м утра все затихло.

Ольга Эдельман: Но давайте вернемся к госпиталю в Зимнем дворце, где лечились исключительно тяжелораненые солдаты. О них радетели за народное счастье в азарте революционных свершений - ну, может и не совсем забывали, но упускали из виду, не считали важным.

Из воспоминаний медсестры Нины Валериановны Галаниной

В ночь на 26 октября доползали самые тревожные, зловещие слухи. В числе других – о том, что в результате обстрела Зимнего дворца из Петропавловской крепости и «Авроры» были будто бы разрушены дворец и многие близлежащие здания. ... Как только наступило утро... я, отпросившись на полдня с работы, поспешила в город. Прежде всего мне хотелось попасть в госпиталь Зимнего дворца. Пробраться туда оказалось не так легко: от Дворцового моста до Иорданского подъезда стояла тройная цепь красногвардейцев и матросов с винтовками наперевес. Они охраняли дворец и никого к нему не пропускали.

Через 1-ю цепь, объяснив, куда я иду, прошла сравнительно легко. Когда проходила вторую, меня задержали. Какой-то матрос зло крикнул товарищам: «Чего смотрите, не знаете, что Керенский переодет сестрой?» Потребовали документы. Я показала удостоверение, выданное на мое имя еще в феврале, с печатью госпиталя Зимнего дворца. Это помогло – меня пропустили. Что-то еще кричали вдогонку, но я не разобрала и шла дальше. Третья цепь уже не задерживала.

Я вошла, как бывало сотни раз раньше, в Иорданский подъезд.

Там не было на месте привычного швейцара. У входа стоял матрос с надписью «Заря свободы» на бескозырке. Он разрешил мне войти.

Первое, что бросилось в глаза и поразило, - это огромное количество оружия. Вся галерея от вестибюля до Главной лестницы была завалена им и походила на арсенал. По всем помещениям ходили вооруженные матросы и красногвардейцы.

В госпитале, где был всегда такой образцовый порядок и тишина: где было известно, на каком месте какой стул должен стоять, все перевернуто, все вверх дном. И всюду – вооруженные люди.

Старшая сестра сидела под арестом: ее караулили два матроса.

Больше никого из медперсонала я не увидела и прошла прямо в Восточную галерею.

Ходячих больных я не застала – он ушли смотреть дворец.

Лежачие раненые были сильно напуганы штурмом дворца: много раз спрашивали, будут ли стрелять еще. По возможности я старалась их успокоить. Заметив, что за мной наблюдают, я не пошла, как хотела, еще в Николаевский зал к «позвоночникам» и скоро направилась к выходу. Я повидала раненых, с которыми вместе пережила несколько тяжелых часов в февральские дни, и была довольна тем, что смогла хоть в какой-то мере изменить направление их мыслей. ...

На следующий день, 27-го октября, раненых начали отправлять в другие лазареты Петрограда. 28 октября 1917 года госпиталь Зимнего дворца был закрыт.

Ольга Эдельман: У нас есть возможность сопоставить рассказы двух мемуаристов - не только Нина Галанина, доктор Зиновьев тоже побывал в Зимнем утром 26 октября. Он же служил в Красном Кресте, а дело в том, что устраивало-то госпиталь во дворце Министерство двора, а вот оборудовал его и содержал Красный Крест, и персонал был от Красного Креста.

Из воспоминаний доктора Зиновьева

Рано утром, часов в шесть, мне сообщили из моего Управления Красного Креста, что Зимний дворец взят большевиками, и что сестры милосердия нашего лазарета, находившиеся во дворце арестованы. Наскоро одевшись, я сразу отправился в Зимний дворец. Я вошел с большого подъезда с набережной, с которого обыкновенно входили офицеры, приезжая на придворные балы и на выходы. Меня впустили сразу, без всяких затруднений, никто даже и не спросил зачем я приехал. Внутри дворец был мало похож на то, что я привык там видеть. Все было в беспорядке, мебель сломана и перевернута, все носило явный след только что окончившейся борьбы. Всюду были разбросаны ружья, пустые патроны, в большой передней и на лестнице лежали тела убитых солдат и юнкеров, кое где лежали и раненные, которых не успели еще унести в лазарет.

Я долго ходил по так хорошо знакомым мне залам Зимнего дворца, стараясь найти начальника солдат, захвативших дворец. Малахитовая зала, где обычно Императрица принимала представлявшихся ей, - была вся как снегом покрыта разорванными бумажками. Это были остатки архива Временного Правительства, уничтоженного перед тем, что дворец был захвачен.

В лазарете мне сказали, что сестры милосердия были арестованы за то, что они скрывали и помогали скрываться юнкерам, защищавшим дворец. Обвинение это было совершенно верное. Многие юнкера, перед самым концом борьбы бросились в лазарет, прося сестер милосердия спасти их, - очевидно сестры помогали им скрываться, и благодаря этому действительно многим из них удалось спастись.

После долгих поисков мне удалось добиться кто был теперь Комендантом дворца и меня провели к нему. Он был молодой офицер Гвардейского Московского пехотного полка, я совсем забыл его фамилию, но потом он играл довольно большую роль в красной армии. Со мной он был очень приличен и корректен. Я объяснил ему в чем дело, сказал, что в лазарете лежат около 100 раненных солдат, и что сестры милосердия необходимы для ухода за ними. Он сразу же приказал их освободить под мою расписку, что они не уедут из Петербурга до суда над ними. Этим дело и кончилось, никакого суда над сестрами никогда не было, и никто их больше не беспокоил, в то время у большевиков были более серьезные заботы.

В тот же день мы разместили раненных, лежавших в этом лазарете по другим местам и лазарет закрыли.

Ольга Эдельман: Хочу спросить гостью нашей передачи Юлию Кантор. А что-нибудь известно о судьбах тех, кто работал в госпитале Зимнего дворца? Мемуаристки Нины Галаниной, тех сестер, что спасали юнкеров и сидели потом под арестом?

Юлия Кантор: Конечно. Что касается медсестер, которые находились под арестом, то, конечно, у большевиков после штурма в первые дни появилось огромное количество дел, об этих медицинских сестрах просто забыли. И слава богу, вполне благополучную жизнь прожила Нина Галанина и другие медицинская сестра Людмила Сомова, которая была в Зимнем дворце как раз и во время штурма 25 октября, так называемого штурма, и проработала всю жизнь в детских учреждениях медицинской сестрой и преподавала в медицинских училищах.

Владимир Тольц: Знаете, вот что приходит в голову, услышав все эти документы и выступавшую в нашей программе Юлию Кантор: если взятие Зимнего было событием символическим, то закрытие госпиталя – тоже было таким символическим событием. Самодержавная власть госпиталь во дворце учредила, впрочем, она же и в войну, поставлявшую в дворцовый госпиталь раненых, Россию вкатила. После Февраля толковали о народной свободе, призывали к наступлению на фронте и госпиталь худо-бедно терпели, хотя и не без эксцессов. После Октября - какой уж тут госпиталь, в Зимнем-то. И не большевики его закрыли - сами деятели Красного Креста поспешили, от греха подальше, перевести раненых в другие лазареты. - Занятная последовательность…

Под видом Зимнего большевики взяли госпиталь

С того дня, когда произошла Великая октябрьская социалистическая революция, минуло уже 90 лет. За все эти годы история тех смутных времен не раз подвергалась кардинальному пересмотру в зависимости от общественно-политических перемен в стране. Седьмое ноября перестало быть красным днем календаря несколько лет назад, превратившись официально в День согласия и примирения.

Но ни разу октябрьский переворот не представал перед нами таким, каким его видели из Зимнего дворца. Там в 1917 г. был госпиталь, и именно по его палатам истово палили из гаубиц идущие на штурм революционные отряды большевиков. Однако практически ни в одном пособии по истории Зимнего о госпитале толком не рассказывается. И только сейчас, почти век спустя после революции, на страницах издания The New Times опубликованы воспоминания людей, по воле судьбы оказавшихся 25 октября под обстрелом в стенах дворца.

Пушки с Петропавловской крепости палили по зданию, где на тот момент оставались одни раненые и ухаживавшие за ними сестры милосердия. Этот госпиталь был создан по решению императора Николая II и его семьи, поэтому и у революционеров эта больница ассоциировалась с ненавистной монархией. В палатах, куда ворвались участники штурма, находились фактически только тяжело раненные. Но это атакующих не смутило.

Те страшные события осветила в своем дневнике бывшая медсестра Нина Галанина, записи которой в 1970-е годы попали в архив Государственного Эрмитажа. Ради приема этого крамольного по советским меркам документа директору музея Борису Пиотровскому пришлось проявить изрядное мужество - и профессиональное, и гражданское. Так или иначе, дневник уцелел и теперь стал доступен широкому кругу читателей.

Воспоминания Нины Галаниной позволяют взглянуть на революцию без навязанных советской идеологией стереотипов и постперестроечных антимифов - взглядом рядового человека начала прошлого столетия. "Я отправилась ходить по центральным улицам Петрограда - смотрела и слушала. Было много необычного. На улицах кое-где раздавались выстрелы, и учреждения переставали работать", - записала медсестра 25 октября 1917 года. А на следующий день, попытавшись попасть в госпиталь Зимнего дворца, натолкнулась на тройное оцепление красногвардейцев и матросов с винтовками наперевес.

"Через первую цепь, объяснив, куда я иду, прошла сравнительно легко. Когда проходила вторую, меня задержали. Какой-то матрос зло крикнул товарищам: "Чего смотрите, не знаете, что Керенский переодет сестрой?" Потребовали документы. Я показала удостоверение, выданное на мое имя еще в феврале, с печатью госпиталя Зимнего дворца. Это помогло - меня пропустили. Что-то еще кричали вдогонку, но я не разобрала и шла дальше. Третья цепь уже не задерживала", - написано в дневнике.

По воспоминаниям Нины Галаниной, Зимний за одну ночь разительно переменился. "Первое, что бросилось в глаза и поразило, - это огромное количество оружия. Вся галерея от вестибюля до Главной лестницы была завалена им и походила на арсенал. По всем помещениям ходили вооруженные матросы и красногвардейцы. В госпитале, где был всегда такой образцовый порядок и тишина, где было известно, на каком месте какой стул должен стоять, все перевернуто, все вверх дном. И всюду - вооруженные люди. Старшая сестра сидела под арестом: ее караулили два матроса", - таким запомнила дворец автор заметок.

Ее впечатление от революционных перемен дополняют ранее никогда не публиковавшиеся записки руководителя Петроградского Красного Креста, депутата IV Государственной думы и губернского предводителя дворянства Льва Зиновьева. До сих пор эти документы находились в семейном архиве.

В дни петроградских волнений Лев Зиновьев, несмотря на опасную ситуацию, регулярно ходил на службу. Именно на своем рабочем месте он и встретил революцию 7 ноября по новому стилю. "Несколько пуль попало к нам в окна. Одна случайная пуля, разбив окно, оторвала ухо одной бедной девушке, нашей машинистке. В амбулаторию, находившуюся тут же в здании нашего Управления, стали приносить раненых и убитых. Принесли убитого хозяина соседней лавочки..., с которым я часа два перед тем... обменялся несколькими словами. Он был уже без пиджака и без сапог, их кто-то уже успел стащить. Стрельба эта продолжалась часа два, и потом все затихло...".

Захват Зимнего вынудил главу Красного Креста отправиться на место событий: ему сообщили, что сестры милосердия находятся под арестом, и он поспешил к ним на помощь. Картина, представшая взору Льва Зиновьева внутри дворца, перекликается с тем, что вспоминала Нина Галанина: "Все было в беспорядке, мебель сломана и перевернута, все носило явный след только что окончившейся борьбы. Всюду были разбросаны ружья, пустые патроны, в большой передней и на лестнице лежали тела убитых солдат и юнкеров, кое-где лежали и раненые, которых не успели еще унести в лазарет. Я долго ходил по так хорошо знакомым мне залам Зимнего дворца, стараясь найти начальника солдат, захвативших дворец. Малахитовая зала, где обычно императрица принимала представлявшихся ей, была вся как снегом покрыта разорванными бумажками. Это были остатки архива Временного Правительства, уничтоженного перед тем, что дворец был захвачен".

Что касается арестованных сестер милосердия, то их удерживали под стражей из-за того, что они помогали укрываться защитникам Зимнего. В своих записках Зиновьев назвал это обвинение "совершенно верным" и отметил, что благодаря решительности сотрудниц госпиталя многим из юнкеров удалось спастись.

Глава Петроградского Красного Креста сумел дойти до нового коменданта дворца - молодого офицера Московского пехотного полка, который выслушал посетителя и согласился с тем, что раненые не могут обойтись без помощи сестер милосердия. По его приказу арестованных сразу же отпустили под расписку Зиновьева. От него потребовали поручиться, что ни одна из женщин не покинет город до судебного разбирательства. В дневнике также говорится, что на том дело и закончилось: "Никакого суда над сестрами никогда не было, и никто их больше не беспокоил, в то время у большевиков были более серьезные заботы".