В психиатрии важное значение имеет определение, клиническая характеристика, дифференциальная диагностика доминирующих, сверх ценных, навязчивых и бредовых идей, а также соотношение этих психопатологических феноменов с понятием сознание.

В первую очередь в целях дифференциальной диагностики от навязчивых состояний вкратце остановимся на клинических характеристиках сверх ценных идей и бреда.

Сверхценные идеи , как психопатологический синдром не имеет четких дефиниций, однако, они в чем-то родственны навязчивым идеям.

Данный термин ввел в психиатрическую практику C. Wernicke в 1892 году. Под сверхценными идеями этот психиатр понимал идеи, возникающие на основании переживаний, сопровождающихся аффектом, и признаваемые больными вполне обоснованными, разумными, выражающими их убеждения.

Автор термина разделил сверхценные идеи на нормальные, при которых аффективные переживания адекватны причинам, вызвавших их и болезненные, которые представляли собой «психотическую гиперболизацию» объективных причин.

C. Wernicke (1906) определял сверхценные представления как воспоминания о каком-либо особенно аффективно заряженным переживании или о целом ряде взаимосвязанных переживаний. Он также описал характерный симптом сверхценных идей - «негативную фальсификацию воспоминаний», при котором отдельные поступки и представления, имевшие место при видимой ясности сознания, из памяти стираются, в то время как события во временном соседстве помнятся с точностью

O. Bumke (1930) выделял активный и пассивный варианты сверхценных идей, полагая, что они могут переходить друг в друга.

Современные психиатры среди клинических критериев сверхценных идей выделяют следующие: возникновение на основе реальных событий, оформление в виде понятных представлений, наличие тесной связи с убеждениями и принципами, фиксацию на стремлениях свойственных больному, признание идей своими при безусловной осмысленности (обратите внимание на внешнее сходство последнего критерия с дефиницией навязчивых мыслей), без чувства чуждости и навязчивости, присутствие яркого аффекта, гиперболизация переживаний, глобальное влияние на мотивы деятельности. В отличии от бреда при сверхценных идеях возможно разубеждение больного. Сверхценные идеи также отличаются от бреда отсутствием патологического толкования действительности и попытки ее объективной оценки.

Склонность к образованию сверхценных идей, добавим от себя и бреда, отмечается у «параноических личностей» (Ганнушкин П.Б., 1901). В этих случаях характерны представления больных о собственной исключительности, эгоцентрическая узость мышления, взглядов, оценок, интересов, тенденция к стойкой фиксации на определенных идеях, аффективная заряженность актуальных переживаний, упорство в достижении поставленных целей. Этим людям свойственна борьба за справедливость, которую они понимают однобоко (Гофман А.Г., 2006).

Сверхценные идеи неспецифичны для какого либо психического расстройства, а в ряде случаев, и с трудом дифференцируются не только от доминирующих идей, но и от бреда. Обычно, сверхценные идеи мерцают в своей выраженности в зависимости от интенсивности сопровождающего их аффекта.

От навязчивостей сверхценные идеи отличаются тем, что они более «нормальные», объяснимые по образу происхождения, в то время, как навязчивые представления оцениваются как необоснованные и часто прямо как бессмысленные.

Под бредом большинство психиатров понимают неправильную (ложную, нелепую, болезненную, основанную на ошибочных выводах) идею, не соответствующую действительности (объективной реальности), не поддающуюся коррекции при попытке разубеждения и возникающую на патологической почве (обусловленные первично или вторично патологическими причинами, возникающими на почве психического заболевания). Обычно обращает на себя внимание глубокая убежденность (высокая субъективная достоверность) больного в истинности бредовой идеи. Многие психиатры подчеркивают, что бредовые идеи чаще выводятся из интуитивного знания, а не на основе недостаточной логики.

М.И. Рыбальский (1993) в своей монографии «Бред», предлагает сводное и, на наш взгляд, достаточно сложное и спорное определение этого психопатологического синдрома. «Бред - это особое, болезненное проявление мыслительной деятельности человека, результат патологического творчества, при котором отсутствует причинно-следственная связь между фактом возникновения бреда и уровнем интеллектуального развития, но отмечается влияние указанного уровня на характер, особенности и содержание бреда. Сущность бреда заключается в специфическом или неспецифическом нарушении познавательных, ассоциативных и апперцептивных процессов, предопределяющих возникновение суждений и умозаключений, не соответствующих объективной реальности, пространству, времени и противоречащих в большинстве случаев основным законам формальной логики. Основное свойство бреда состоит в том, что он обычно занимает господствующее положение в сознании больного, абсолютно не поддается какому-либо логическому разубеждению, нередко наоборот укрепляющемубредовую убежденность больного и ведущему к творческой разработке „доказательств“ правильности собственных умозаключений. Типичными признаками бреда являются неадекватная, паралогичная оценка информации, касающейся темы бреда, прогредиентная (в плане бреда) разработка этой информации, а также сопровождение собственных бредовых высказываний чувством особой их значимости и аффектом, часто адекватным бредовому умозаключению».

На первый взгляд между навязчивыми и бредовыми идеями, особенно при параноидальном синдроме есть некоторое сходство. Кажется, что они возникают из «глубины бессознательного» первичным путем, лишены аффективной основы, хотя волнения и тревога могут способствовать их возникновению. В обоих случаях они появляются внезапно, нарушают логическое течение мыслей, нередко кажутся странными самому пациенту, обладают гнетущим влиянием на сознание и, чаще всего, не приводят к выраженному когнитивному дефициту. Однако, внимательный психиатр заметит между навязчивыми и паранойяльными бредовыми идеями фундаментальное различие, заключающееся в том, что первичные нелепые идеи у параноиков быстро воспринимаются больным, систематизируются в то время как навязчивые идеи с самого начала и далее представляются пациенту болезненными «незваными пришельцами», мешающими нормальному процессу мышления (Krafft-Ebing R., 1990). Кроме того, в отличии от бреда, навязчивые мысли обычно носят непостоянный характер и часто возникают эпизодически, как бы приступами (Перельман А.А., 1957).

Сверхценные идеи – продуктивные расстройства мышления, при которых возникает логически обоснованное убеждение, тесно связанное с особенностями личности, базируется на реальных ситуациях и обладает большим эмоциональным зарядом.

Возникает на реальной почве, логически обоснована, охватывает все сознание и регулирует поведение, поддается коррекции.

Варианты сверхценных идей:

1. Сверхценные идеи, связанные с переоценкой биологических свойств личности. Могут быть в четырех вариантах.

А) Дисморфофобические сверхценные идеи. Убеждение человека в том, что имеющийся у него косметический или физиологический дефект настолько выражен, что приводит к уродливости, делает человека неприятным в глазах окружающих. Например, у барышни чуть-чуть оттопырены уши, или нос с небольшой горбинкой, в реальности эти особенности в пределах нормы, и возможно даже придают ей какое-то очарование, но она убеждена, что у нее ужасно, ужасно оттопыренные уши, или уродливый нос. От убеждения в своей внешней неполноценности восприятие действительности искажается, трактуется неверно и однобоко, — взгляды людей она воспринимает как то, что «пялятся на мое уродство», в реакциях на других людей преобладает агрессия и обида, все это приводит конечно к соответствующему общему настрою, личная жизнь у девушки не складывается, что только дополнительно убеждает ее в своей правоте. По статистике, среди пациентов пластических хирургов более половины именно таких, с дефектами не косметическими, а психическими.

Б) Ипохондрические сверхценные идеи — преувеличение тяжести имеющегося соматического заболевания. У человека слабо выраженная стенокардия, масштабы ее объективно незначительны. Но у человека образуется убеждение, что он болен смертельно опасным заболеванием, и всю свою жизнь он направляет на страдания от «тяжелой болезни». Он знает все о статистике смертности от сердечных приступов, бесконечно ходит по врачам, он постоянно прислушивается к своим ощущениям и малейшие признаки внутреннего дискомфорта считает начинающимся инфарктом, и т.д. Но в отличие от ипохондрического бреда такие больные не ставят сами себе диагноз, не разрабатывают новых концепций заболевания, не назначают себе лечения, т.е. их мысли и поведение в основе своей рациональны, но однобоко разрослось до совершенно патологических размеров.

В) Сверхценные идеи сексуальной неполноценности. Убеждение в тяжелых медицинских и социальных последствиях незначительных временных или эпизодических неудач в сексуальной сфере.

Г) Сверхценные идеи самоусовершенствования. Какая-либо концепция физических упражнений, либо духовного роста, неважно, общепризнанная или спорная, подчиняет себе всю жизнь человека, становится самоцелью, единственным его родом занятий. То, что мы называем «маньяк» чего-то, «помешанные на». Маньяки культуризма, маньяки йоги, люди, помешанные на разных психологических тренингах, восточной мудрости, околорелигиозных и околофилософских учениях. Процесс улучшения себя вытесняет у них собственную жизнь.

2. Сверхценные идеи, связанные с переоценкой психологических свойств личности или ее творчества.

А) Сверхценные идеи изобретательтва. Преувеличение больным значимости сделанных им изобретений, рацпредложений и т.п., что сочетается со стремлением к их всеобщему признанию.

Б) Сверхценные идеи реформаторства. Возникают на основе предвзятой, чаще всего дилетантской ревизии существующих научных, экономических, культурных концепций и систем, с болезненной убежденностью в необходимости коренных изменений.

В) Сверхценные идеи талантливости, — убеждение человека в том, что он особо одаренная личность. В силу этого достижение всеобщего признания становится целью его жизни.

3. Сверхценные идеи, связанные с переоценкой социальных факторов.

Бывают в трех вариантах.

А) Сверхценные идеи виновности, проявляются преувеличением социальной значимости реальных поступков больного.

Б) Эротические сверхценные идеи. Обычные знаки внимания, кокетство, флирт со стороны лиц противоположного пола расцениваются больными как признаки страстной влюбленности и вызывают соответствующее поведение. Сюда же относят сверхценные идеи ревности.

В) Сверхценные идеи сутяжничества (кверулянтства) определяются тем, что при них возникает убеждение в необходимости борьбы с реальными общеизвестными или малозначимыми недостатками, и эта борьба становится смыслом и целью жизни пациента. Это тип скандалезных людей, которые постоянно пишут жалобы по инстанциям, вечно со всеми судятся и т.д.

Сверхценные идеи могут присутствовать и у здоровых людей.

Случается так, что всего лишь одна мысль может поглотить наш ум полностью, радикально изменить весь наш жизненный уклад и заставить нас строить всю свою жизнь, исходя из ее ценности, которая в какой-то момент становится для нас абсолютной. Когда такое случается, говорят, что человеком овладела сверхценная идея. Но почему это происходит? Что заставляет нас отложить все остальное на задворки нашей системы ценностей и оставить только что-то одно? И так ли это плохо для человека, ведь одержимость какой-то одной идеей концентрирует наши чувства, усилия в одном направлении, а значит позволяет реализовать наше стремление к цели более эффективно? Так ли это?

Что ж, давайте разберемся, что же это такое —Сверхценная Идея.

Сверхценная идея как психическое расстройство.

Понятие «сверхценная идея» впервые появилось в 1892 году в Германии, когда известный психиатр Карл Вернике, занимаясь изучением различных навязчивых состояний у своих пациентов, столкнулся с необходимостью отделить одни состояния от других. Причина была в том, что пациенты, одержимые различными идеями, проявляли эту одержимость по-разному.

Так, один из пациентов Вернике был свято убежден в том, что его супруга постоянно изменяет. При этом его уверенность строилась на убеждениях, которые не поддавались нормальной логике и с точки зрения обычного человека были совершенно нелепы. Например, увидев свет в окне дома напротив, он убеждал себя в том, что это сигнал жене от любовника о встрече. Ее стремление купить себе новое платье неизменно встречало с его стороны сопротивление, поскольку он был совершенно уверен, что на самом деле это делается для любовника, а когда жена приходила усталая с работы, он уверял себя, что усталость вызвана вовсе не работой, а плотскими утехами.

Другая часть пациентов фиксировались на навязчивых идеях по-другому, сохраняя ясное сознание, способность к адекватной оценке ситуации и нормальному логическому мышлению. Идеи таких людей не казались взявшимися из ниоткуда. Наоборот, мысль или идея, долгое время находившаяся на краю их сознания и имеющая вполне нормальное логическое обоснование, в определенный момент становилась чем-то исключительным, невероятным по важности решающим фактором.

Подобную идею всегда сопровождал мощный эмоциональный отклик, и это сочетание часто приводило к тому, что она начинала занимать доминирующую позицию в сознании, а будучи превосходно логически обоснованной и эмоционально значимой, она побуждала человека к очень активной деятельности по ее реализации. Другим важным признаком было гипертрофированное и даже болезненное преувеличение значения реальных фактов, которые стояли в основе первоначального убеждения.

Но самой важной особенностью состояния, которое было определено Вернике как сверхценная идея, был тот факт, что в какой-то момент она начинала занимать в сознании пациента абсолютно доминирующее положение, подчиняя себе его волю, его стремления, а иногда и всю его жизнь, смысл которой в значительной степени был предопределен этим болезненным умственным предпочтением.

Как появляется сверхценная идея.

Вы очень цените свою работу и страшно боитесь увольнения. В какой-то момент к вам приходит понимание (катарсис), что это увольнение непременно должно быть подстроено другими сотрудниками, завидующими вашим успехам. С этих пор ваша жизнь радикально меняется. Отныне вы придаете значение событиям, на которые раньше не обращали внимания: случайный косой взгляд коллеги, разговор ваших друзей во время перекура в стороне от вас, ухмылка начальника, звонок с неизвестного номера телефона — все это становится звеньями одно цепи, направленной на лишение вас должности. При этом основания для ваших подозрений всегда реалистичные, любое из описанных событий чисто гипотетически может быть частью заговора по отношению к вам, ведь известно, что в жизни такое случается. Если все происходит примерно так, то с большой степенью вероятности вами овладела сверхценная идея.

Отличие сверхценной идеи от других одержимостей.

Карл Вернике

На основании наблюдений за своими пациентами Карл Вернике впервые ввел определение сверхценной идеи, выделив ее как отдельное психическое отклонение. Критериями, отдаляющими ее от другого типа одержимости — сверхценного бреда, было то, насколько идея больного и ее предпосылки понятны окружающим, а также, имеется ли возможность у окружающих убедить человека в ложности его идей или нет. Другими словами, если в основе одержимости лежали реальные факты и пациент оперировал привычной большинству людей логикой, то он страдал сверхценной идеей, а не бредом, в основе которого всегда лежали фантастические предположения. Как нетрудно понять, в основе диагноза, отделяющего одно от другого лежали оценочные суждения окружающих, и именно они определяли границы нормы.

Основные идеи Вернике и сегодня лежат в основе диагностики состояний одержимости и, несмотря на то, что далеко не все психиатры их поддерживают, других четких определений, отличающих сверхценный бред от идеи, не существует.

Как отличить сверхценную идею от других одержимостей — таких, как сверхценный бред и навязчивая идея? На сегодняшний день психиатры говорят о четырех основных признаках, по которым это можно сделать.

Первый критерий — абсолютное доминирование идеи в сознании. Неважно, что происходит в мире: революции, землетрясения… Самым важным для вас будет теоретическая измена вашего партнера.

Второй критерий — сверхценная идея имеет для вас огромную эмоциональную значимость. Какую бы форму она ни принимала, она неизменно вызывает у вас сильную и устойчивую эмоциональную реакцию.

Третий критерий — идеи, которые по вашему мнению лежат в основе одержимости, реально присутствуют в вашей жизни или вашем предыдущем опыте, а реальность означает тот факт, что эти предпосылки реальны с точки зрения окружающих. Так, домовой, постоянно мешающий вам заснуть, таковым признаком никак не является и говорит окружающим о том, что ваша одержимость — бред.

Четвертый признак — критичность вашего мышления. Это значит, что если посторонний человек, использовав некие аргументы, способен убедить вас в ложности вашей идеи, то вы страдаете не бредом, а именно сверхценной идеей.

Здесь следует сделать уточнение — последние два критерия являются как раз признаками, отличающими сверхценный бред от просто идеи, хотя с последним согласны не все психиатры.

Признаки состояний одержимости.

Не секрет, что в бытовых разговорах мы нередко ставим «психический диагноз» своему собеседнику, если с точки зрения логики его позиция не выдерживает никакой критики. В такие моменты чаще всего мы произносим слова «какой же бред!» Мы отлично понимаем, что это выражение — просто метафора, и человеку, который говорит «глупости», едва ли можно всерьез диагностировать отклонение психики. Отсутствие логики далеко не всегда означает наличие сверхценной идеи или бреда, а глупость и неумение мыслить не является признаком психического отклонения. Однако навязчивые мысли и сверхценные идеи вовсе не редкость в нашем мире, другой вопрос — насколько их можно считать психическими проблемами, ведь в отличие от того, что является бредом, здесь все не так очевидно.

Так, например, один из моих знакомых давно и свято верит в существование тайного мирового правительства, которое уже много сотен лет дергает за ниточки руководителей отдельных стран и нещадно эксплуатирует несчастные народы в своих корыстных целях. При этом, как и огромное количество других людей, верящих в подобные вещи, он не обладает реальными доказательствами своей позиции, но убедить его в обратном невозможно, разумные аргументы не действуют, ибо всякий раз решительно отметаются, как незначительные и несуществующие. Казалось бы, если в этом случае использовать два последних критерия, то речь здесь идет о наличии не просто сверхценной идеи, но самого настоящего бреда. И все же, это никоим образом не является ни бредом, ни даже идеей, ибо не выполняются самое первое условие — идея должна полностью доминировать в сознании, и если ваша идея не живет с вами большую часть вашего времени, то и говорить о том, что она является для вас сверхценной, нет никакой возможности.

Из приведенных выше примеров становится понятно, что границы между бредом, навязчивыми и сверхценными идеями весьма расплывчаты и условны, а явления эти очень близки по своей природе. В свете такой расплывчатости границ большое значение приобретают отличия, позволяющие приблизительно провести рубеж между этими понятиями.

Так, если мы говорим о навязчивых мыслях и идеях (диагноз «навязчивая идея»), то их принципиальная особенность заключается в том, что чаще всего они не воспринимаются как свои собственные, но как пришедшие извне. Они не несут в себе цели и при этом склонны к зацикливанию на манер заезженной пластинки. Это весьма мучительное состояние, особенностью которого является явно выраженное желание пациента его устранить. Человек, который никогда не испытывал состояния навязчивой идеи, может отдаленно сравнить это состояние с появлением в голове незатейливой, но очень навязчивой мелодии, от которой никак не удается избавится.

Бред (диагноз «сверхценный бред») чаще всего появляется эпизодами, он захватывает сознание полностью, а основывается это состояние на чем-то, не имеющем место в реальной жизни. В рассуждениях пациента почти всегда отсутствует привычная нам логика, которая нередко заменяется причудливыми паралогическими умозаключениями (ложная логика). Сверхценый бред имеет для человека огромную ценность и воспринимается как нечто, вообще не подлежащее критическому рассмотрению.

Что касается идеи (диагноз «сверхценная идея»), то это очень сильная эмоциональная убежденность в чем-либо, от которой хоть и непросто избавиться, но критическое отношение к ней со стороны пациента все же возможно. Умозаключения, приводящие человека к такой идее, в большинстве случаев основаны на обычной логике и касаются вещей, более или менее относящихся к реальному миру.

Конечно, разделение симптомов этих навязчивых состояний вовсе не означает, что одно не может переходить в другое. Так, сверхценная идея вполне может оказаться этапом на пути к бредовым состояниям (в случае развития бреда так нередко и случается), но это вовсе не значит, что навязчивая идея обязательно переходит в бред. Некоторые психиатры полагают, что навязчивые состояния имеют одну природу и что по сути это одно заболевание, которое просто имеет разные проявления и разные стадии. В качестве примеров они приводят случаи, когда вполне правильная формальная логика и критическое отношение вовсе не исчезали, а успешно ставились пациентами на службу своему бреду. Вот как рассуждал один пациент, который был убежден в том, что является волком-оборотнем. «Я волк, но сейчас я вижу у себя человеческие руки и ноги по причине простого обмана зрения, а невидимость моего истинного облика ничего не значит перед фактом моей истинной природы, которую я ощущаю всем своим существом». Вот так логика становится фрагментом, помогающим объяснить истинность природы бредового состояния.

Сверхценная идея как признак психического расстройства.

В наше время в психиатрии сверхценные идеи рассматривают как признаки целого ряда расстройств психики, при этом для каждого конкретного расстройства характерен свой набор более или менее типичных идей.

В качестве примера можно привестиобсессивно-компульсивное расстройство (невроз навязчивых состояний и навязчивых действий), когда с помощью компульсивно-ритуальных действий пациент стремится предотвратить какое-либо весьма маловероятное событие (нужно 10 раз помыть руки, чтобы не подхватить заразу).

Дисморфофобия — одержимость незначительными дефектами своего тела (пациент не может перестать думать и беспокоится о небольшой родинке на шее, полагая, что все окружающие обращают внимание только на это).

Ипохондрическое расстройство, заключающееся в непрерывном тревожном поиске у себя симптомов опасных заболеваний (которые всегда находятся).

Фантомная беременность — навязчивое состояние, возникающее у женщин чаще всего на фоне сильного желания забеременеть.

Социофобия — больной исходит из уверенности, что все вокруг обращают внимание только на него и это внимание непременно осуждающее.

Характеры склонные к сверхценным идеям.

Психиатры считают, что есть несколько вполне определенных складов характера (акцентуаций), которые наиболее подвержены навязчивым идеям.

К ним относятся шизоидный и параноидный склады характера. Шизоидным личностям вообще свойственно увлекаться новыми и необычными идеями, и это увлечение порой доходит до психической паталогии. Что же касается параноидального склада, то эти люди, как правило, чрезмерно озабочены различными событиями, которые теоретически могут иметь для них неблагоприятные последствия, на этой почве и развиваются состояния, связанные с навязчивыми фобиями. Конечно, это вовсе не значит, что люди такого типа непременно станут одержимы навязчивыми идеями, данные типы характеров лишь больше других склонны к этому типу психических расстройств.

Нужно ли лечить людей одержимых сверхценной идеей?

Хороший вопрос — нужно ли обязательно лечить человека со сверхценными идеями? И почему мы вообще стараемся лечить психические расстройства, если в большинстве случаев их носители не представляют общественной опасности?

Поводом для того, чтобы лечить человека от психического заболевания, может быть либо его желание, либо очень редкие случаи, когда такие больные представляют реальную опасность для самих себя или для общества. Конечно, подобные симптомы почти всегда представляют определенные неудобства для ближайшего окружения человека, однако это не повод и никогда не должно быть поводом для принятии решения о лечении, если в его основе не лежит желание самого больного.

Приносят ли одержимости вред или пользу?

Когда мы говорим об одержимости идеей, как о болезни, то порой забываем, что под этим флагом люди способны сделать и немало хорошего. Так, если мы обратимся к истории науки, то редкие большие открытия обошлись без элементов одержимости. То же самое можно сказать и про многие гениальные произведения искусства и литературы, географические открытия, изобретения, духовные озарения.

Однако история знает и немало случаев, когда во имя таких идей творились преступления, сегодня можно вспомнить про радикальные религиозные направления, политические партии крайнего толка, массовые проявления истерии, которые почти всегда основаны на таких идеях (вспомним гитлеровскую Германию, сталинскую Россию или движение хунвэйбинов в Китае).

Конечно, как и почти любая другая вещь в этом мире, сверхценная идея не может рассматриваться в какой то одной однозначной плоскости, однако вопрос о том приносит ли она вред или благо очевидно стоит рассматривать с двух точек зрения — с точки зрения самого человека (страдает ли он от своей одержимости или для него это подарок судьбы) и с точки зрения общества (полезно это или вредно для окружающих).

Сверхценные идеи – это довольно характерное явление для человеческого общества, и они определенно играют важную роль в культуре и истории. Что касается взгляда на это явление, как на болезненные проявления психики, то следует всегда помнить о двух вещах:

— понятие психологической нормы всегда было и будет социально субъективно, точно так же и критерии психологических отклонений всегда будут отличаться довольно размытыми границами. Это значит, что определить, в какой момент заканчивается «норма» и начинается заболевание, всегда будет непросто. И реальность сегодня такова, что зачастую критерии оценки психологических отклонений определяют не только врачи психиатры, но и господствующие в данном обществе социальные стереотипы.

— границы самого заболевания должны определяться врачами психиатрами, а решение о лечении заболевания должен принимать только сам пациент – конечно, при условии, что он не представляет опасности для себя или окружающих.

На сегодняшний день не существует определенного метода лечения навязчивых состояний, и методы воздействия на пациентов выбираются, исходя из типа и степени расстройства. Это может быть психотерапия, а в особенно ярко выраженных случаях применяются антидепрессанты и антипсихотики.

Касаясь сверхценных идей, следует отметить, что они занимают промежуточное место между навязчивыми и бредовыми идеями. Термин сверхценные идеи или доминирующие идеи (Случевский), переоцениваемые идеи (Серейский) был введен в психопатологию в 1892 году Вернике. В настоящее время под названием сверхценных идей следует понимать ошибочные либо односторонние суждения или группы суждений, которые вследствие своей резкой аффективной окраски получают перевес над всеми остальными идеями, причем доминирующее значение этих идей держится в течение длительного времени. Это определение сверхценных идей показывает, что такого рода идеи могут встречаться как у нормальных людей, так и у психически больных. Причем возникают эти идеи не против желания субъекта, а в силу его аффективной потребности в них. Сверхценные мысли - это глубокое убеждение , которое человек ценит, которым он дорожит. Сверхценные идеи можно встретить у ученого, сильно увлеченного какой-либо теорией, не имеющей реального обоснования; художника, захваченного определенной фантастической идеей; у религиозного фанатика, глубоко преданного своим убеждениям, и т.д. Сверхценные идеи могут вырастать на основе борьбы за нарушенные права, за неосуществимые изобретения. Сверхценные идеи тесно спаиваются со всей личностью субъекта, со всей его аффективностью. Формальные механизмы мышления при сверхценных идеях не нарушаются. Кроме того, сверхценные идеи поддаются корригированию, иначе говоря, путем веских логических доводов, нередко с большим трудом, все же удается убедить субъекта в ошибочности его суждения.

В норме каждая идея, каждое суждение имеет для субъекта ту или иную ценность. Сверхценные же идеи, вследствие своей аффективной окраски и связанным с ней содержанием, непомерно властвуют над мышлением и уже в норме с трудом поддаются критической оценке со стороны субъекта. Существуют переходы от навязчивых к сверхценным идеям. Так, Фридман говорит о группе сверхценных идей, субъективно переживаемых, как тягостное доминирующее представление. С другой стороны, существуют практические трудности в отграничении сверхценных идей от бредовых. Содержание сверхценных идей обычно отличается тем, что соответствие их объективной реальности проблематично. В достоверности их можно сомневаться. Однако в силу резко выраженной спаянности сверхценных идей с личностью субъекта достоверность их для данного субъекта не подлежит сомнению. В качестве примера можно привести сверхценные идеи, связанные с понятием о чести: оскорбление чести может повлечь за собой мысли о мести. Яркий пример сверхценной идеи - мнимая болезнь. Таким образом, по своему содержанию сверхценные идеи могут носить фанатический, ипохондрический и тому подобный характер.

Ошибочные суждения в норме поддаются критике, т.е. корректируются осознанием их ошибочности, путем принятия доказательств несоответствия этих суждений объективной действительности. Однако, чем сильнее ошибки суждений коренятся в потребности чувств, тем упорнее отрицаются доказательства ошибочности этих суждений. При сверхценных идеях заряженность их аффектом так сильна, что они с большим трудом поддаются логическому корригированию. Корригирование сверхценной идеи состоит не только в осознании субъектом ее ошибочности, но еще и в том, что она должна потерять свою доминирующую значимость в ряде других суждений.

Существуют, несомненно, переходы от сверхценных идей к бредовым, например, в паранойяльных сутяжных идеях, или же в так называемых «колеблющихся» - «осциллирующих» бредовых идеях, описываемых Фридманом. Несмотря на возможные переходы сверхценных идей к бредовым, их вce же следует отграничивать от последних. Из болезненных состояний, при которых могут наблюдаться сверхценные идеи, следует указать на паранойю. Особенно яркие сверхценные идеи встречаются при паранойяльном развитии сутяжного характера, Н.Ф. Случевский высказал предположение, что сверхценные или доминирующие идеи являются так же, как и бредовые идеи, результатом патологической инертности раздражительного процесса, однако без фазовых явлений.

Понятие сверхценных идей было выдвинуто С. Wernicke (1892) для обозначения отдельных суждений или групп суждений, аффективно насыщенных и носящих стойкий, фиксированный характер. Обычно различают сверхценные идеи, наблюдающиеся у психически здоровых, и патологические, являющиеся признаком психического заболевания.

Примером возникновения сверхценных идей в норме может служить преданность человека какой-либо научной идее, ради доказательства правоты которой он готов пренебречь всем остальным, своими личными интересами и интересами своих близких, т. е. всем, что не относится к преобладающим в его сознании мыслям. Такая сверхценная идея отличается от навязчивой своим постоянством, она не является чуждой сознанию человека и не лишает личность ее носителя гармоничности. Д. А. Аменицкий (1942) такие встречающиеся в норме сверхценные идеи обозначал как доминирующие. Для людей, которыми овладевают такие идеи, характерно активное стремление преодолеть все препятствия в достижении цели. М. О. Гуревич (1949) доминирующие идеи не считал сверхценными в строгом понимании этого термина. Сверхценные идеи, по М. О. Гуревичу, всегда носят патологический характер, являются выражением дисгармонической психики и связаны с паралогическим мышлением и резонерством.

Доминирующая идея может претерпеть развитие и превратится в истинную сверхценную идею. Такое развитие всегда психогенно обусловлено и происходит обычно при наличии предрасполагающей конституциональной почвы. Сверхценная идея патологическая по своему содержанию, имеет отличительные свойства, выделенные F. Arnaud (цит. по Л. Б. Дубницкому, 1975). Это, во-первых, ее неосознанность больным в качестве идеи ложной, болезненной и, во-вторых, медленный темп ее развития. Оба эти признака отличают сверхценные идеи от навязчивостей, так как при навязчивых состояниях больные осознают чуждость своих болезненных переживаний, не могут с ними примириться, пытаются с ними бороться. Навязчивые состояния возникают пароксизмально, для них не характерно постепенное развитие. Сверхценная идея в своем развитии все более овладевает сознанием больного, к ней присоединяются новые сверхценные идеи. Она настолько сливается с личностью больного, что воспринимается им как единственно верное представление или система представлений, которые он активно защищает. Е. Kretschmer (1927) считал, что личность полностью поглощается болезненными сверхценными идеями. Аффективно заряженные и овладевающие всеми личностными проявлениями сверхценные идеи становятся источником бредообразования. Такой вид аффективного бредообразования определяется как кататимическое. Оно является основным патогенетическим механизмом параноического развития (Н. W. Maier, 1913, Е. Kretschmer, 1918). Возможность перерастания сверхценных идей в бредовые была отмечена еще С. Wernicke. Впоследствии К. Birnbaum (1915) выделил так называемые сверхценные бредовые идеи. Динамику развития бреда из сверхценных идей в рамках паранояльного бредообразования при шизофрении изучил А. Б. Смулевич (1972).

Хотя выделение сверхценного бреда было вызвано трудностью отграничения двух его составных психопатологических образований, тем не менее в психиатрической, особенно в судебно-психиатрической, практике нередко такую дифференциацию проводить необходимо.

Сверхценные идеи как бы занимают промежуточное положение между навязчивыми и бредовыми. В отличие от навязчивых сверхценные идеи не остаются чуждыми личности больного, интересы его полностью сосредоточиваются на круге болезненных переживаний. Больной не только не борется со своими сверхценными мыслями, а напротив, пытается добиться их торжества. В отличие от бреда сверхценные мысли не приводят к столь значительным изменениям личности. Конечно, неправильно было бы считать, что наличие сверхценных идей оставляет личность интактной. При сверхценных идеях мы не видим, как при бредовых, появления новой личности, новых личностных свойств, нет значительных качественных изменений личности больного. Возникновение и развитие сверхценных идей в основном ограничиваются количественным изменением наиболее значимых в плане сверхценных идей личностных свойств, их утрированием, заострением. Так, до болезни не очень уживчивый, малосинтонный человек становится кверулянтом, а педантичный, скрупулезно выполнявший все ему порученное начинает собирать «архив» для подтверждения своих патологических идей, включая в него совершенно малозначащие бумажки, записки и т. п.

В известной мере для отграничения сверхценных идей от бреда может использоваться критерий психологической понятности, выводимости болезненных переживаний больного. Клинический анализ сверхценных идей позволяет уловить их психогенез, связь с актуальными для больного реальными переживаниями, их соответствие преморбидным личностным особенностям больного. Однако, как уже отмечалось выше, такая связь может обнаруживаться и при психогенном бредообразовании. Относительным критерием разграничения сверхценных и бредовых идей является также возможность разубеждения больного. Критерий отсутствия окончательной убежденности больных в достоверности своих сверхценных идей иногда переоценивается. Конечно, отсутствие окончательной убежденности, колебания больного являются очень важными признаками при необходимости разграничения сверхценных идей и бреда. Однако симптом этот не облигатен, он может отсутствовать на известных этапах динамики сверхценных идей и при перерастании их в бред.

Корригирование сверхценной идеи, как указывал А. А. Перельман (1957), состоит не только в том, что больной осознает ее ошибочность, но и в том, что она перестает доминировать в психической жизни больного, преобладать над другими его мыслями и представлениями, определять весь его жизненный модус. Сверхценные идеи хотя и с трудом, но поддаются коррекции (разумеется, речь не идет о сверхценном бреде) под влиянием веских логических доводов и изменения жизненных обстоятельств, что способствует утрате их аффективной насыщенности и актуальной значимости.

Сверхценные идеи чаще всего возникают у личностей с психопатическим складом характера. Наиболее типично их развитие у паранояльных психопатов, в этих случаях сверхценные идеи нередко оказываются этапом параноического развития. Особенно благоприятной почвой для параноического бредообразования нередко бывает сплав паранояльных и эпилептоидных черт характера. При этом эпилептоидность вносит в структуру симптомообразования такой важный компонент, как ригидность мышления и аффекта.

Эпилептоидная психопатия сама по себе также является почвой для возникновения сверхценных идей ревности и ипохондрических (В. М. Морозов, 1934). П. Б. Ганнушкин (1907) проследил возникновение ипохондрических сверхценных идей у психастенических психопатов, подчеркивая при этом роль присущих психастеникам опасений, сомнений, страхов. П. Б. Ганнушкин (1933) отмечал большую частоту возникновения сверхценных идей у фанатиков, которых он, так же как и паранояльных психопатов, называл людьми сверхценных идей, отличающихся лишь тем, что их болезненные переживания часто основаны не столько на логических построениях, сколько на вере. От больных паранояльной психопатией в плане развития сверхценных идей фанатиков отличает известное бескорыстие; борьба фанатиков определяется, по их мнению, общими интересами, они не стремятся выдвинуть на первый план свою личность.

БРЕД

Под бредом мы понимаем совокупность болезненных представлений, рассуждений и выводов, овладевающих сознанием больного, искаженно отражающих действительность и не поддающихся коррекции извне. Такое определение бреда или бредовых идей с незначительными изменениями традиционно приводится в большинстве современных руководств по психиатрии.

Несмотря на большое разнообразие клинических форм бредовых синдромов и механизмов их образования, можно говорить об основных признаках бреда с учетом отдельных поправок и исключений применительно к конкретным бредовым синдромам и их динамике. Основные наиболее обязательные признаки включены в приведенное выше определение бреда. Каждый из них, взятый сам по себе, не имеет абсолютного значения, диагностическую ценность они приобретают в сочетании и с учетом типа бредообразования. Выделяют следующие основные признаки бреда.

1. Бред является следствием болезни и, таким образом, в корне отличается от заблуждений и ошибочных убеждений, наблюдающихся у психически здоровых.

2. Бред всегда ошибочно, неправильно, искаженно отражает реальную действительность, хотя иногда в отдельных посылках больной может быть и прав. Например, то обстоятельство, что действительно имел место факт супружеской неверности жены, еще не исключает правомерности диагноза бреда ревности у мужа. Дело не в единичном факте, а в той системе суждений, которая стала мировоззрением больного, определяет всю его жизнь и является выражением его «новой личности».

3. Бредовые идеи непоколебимы, они совершенно не поддаются коррекции. Попытки разубедить больного, доказать ему неправильность его бредовых построений, как правило, приводят лишь к усилению бреда. Характерна субъективная убежденность, уверенность больного в полной реальности, достоверности бредовых переживаний. В. Иванов (1981) отмечает также невозможность корригирования бреда суггестивным путем.

4. Бредовым идеям присущи ошибочные основания («паралогика», «кривая логика»).

5. В большинстве своем (исключение составляют некоторые разновидности вторичного бреда) бред возникает при ясном, непомраченном сознании больного. Н. W. Gruhle (1932), анализируя соотношения между шизофреническим бредом и сознанием, говорил о трех сторонах сознания: ясность сознания в настоящий момент, единство сознания во времени (от прошлого к настоящему) и содержание «я» в сознании (применительно к современной терминологии – самосознание). Первые две стороны сознания не имеют отношения к бреду. При шизофреническом бредообразовании обычно страдает третья сторона его, причем расстройство часто очень тяжело переживается больным, особенно на самых ранних этапах формирования бреда, когда улавливаются тончайшие изменения собственной личности. Это обстоятельство применимо не только к шизофреническому бреду.

6. Бредовые идеи тесно спаяны с изменениями личности, они резко меняют присущую больному до болезни систему отношений к окружению и самому себе.

7. Бредовые идеи не обусловлены интеллектуальным снижением. Бред, особенно систематизированный, чаще наблюдается при хорошем интеллекте. Примером этого может служить обнаруженная нами в психологических исследованиях, проводимых с помощью теста Векслера, сохранность интеллектуального уровня при инволюционной парафрении. В тех случаях, когда бред возникает при наличии органического психосиндрома, речь идет о незначительном интеллектуальном снижении, а по мере углубления слабоумия бред утрачивает свою актуальность и исчезает.

Известно много классификационных схем бредовых синдромов. Мы приводим здесь наиболее общепринятые и часто употребляемые в практике.

Различают бред систематизированный и отрывочный.

Систематизированный (словесный, интерпретативный) бред характеризуется наличием определенной системы бредовых построений, при этом отдельные бредовые построения взаимосвязаны. Нарушено преимущественно абстрактное познание мира, окружающего больного, искажено восприятие внутренних связей между различными явлениями, событиями. Типичным примером систематизированного бреда является паранойяльный.

При построении паранойяльного бреда важную роль играют неверная интерпретация реальных фактов, особенности паралогического мышления. Паранойяльный бред всегда кажется обоснованным, он менее нелеп, не так резко противоречит действительности, как отрывочный. Нередко больные, обнаруживающие паранойяльный бред, для доказательства правоты своих утверждений выстраивают систему логических доказательств, однако их доводы ложны либо в своей основе, либо по характеру мыслительных построений, игнорирующих существенное и акцентирующих второстепенное.

Паранойяльный бред может быть самым различным по своей тематике – бред реформаторства, бред высокого происхождения, бред преследования, ипохондрический бред и т. д. Таким образом, нет однозначного соответствия между содержанием, фабулой бреда и его формой. Бред преследования может быть как систематизированным, так и отрывочным. Его форма, очевидно, зависит от нозологической принадлежности бредового симптомокомплекса, остроты течения заболевания, участия в клинической картине выраженных изменений эффективности, стадии патологического процесса, на которой бред обнаруживается, и т. д.

Уже Е. Kraepelin (1912, 1915), впервые выделивший паранойю как самостоятельную нозологическую форму, видел два возможных механизма паранойяльного бредообразования – либо в связи с конституциональной предрасположенностью, либо на определенном этапе эндогенного процесса.

Учение о паранойе характеризовалось в своем развитии альтернативностью подхода. В известной мере это выражено во взглядах К. Birnbaum (1915) и Е. Kretschmer (1918, 1927). При этом совершенно игнорировалась возможность эндогенного происхождения паранойи. В ее генезе основное значение придавалось почве и аффективному (кататимному) возникновению сверхценных идей. На примере сенситивного бреда отношения- Е. Kretschmer (1918) рассматривал паранойю как сугубо психогенное заболевание, в клинике которого находят отражение такие факторы, как предиспозиция характера, психогенно травмирующая больного среда и наличие ключевого переживания. Под ключевыми Е. Kretschmer понимал переживания, которые подходят к особенностям характера больного, как ключ к замку. Они специфичны для данной личности и поэтому вызывают у нее характерные, особенно сильные реакции. Так, например, переживание незначительного сексуально-этического поражения может оказаться ключевым для личности сенситивного склада, а для человека кверулянтского склада может остаться незамеченным, пройти бесследно.

Концепция Бирнбаума–Кречмера оказалась узкой, односторонней, так как не объясняла значительного разнообразия паранойяльных бредовых синдромов, сводя механизмы бредообразования во всех без исключения случаях к психогенному возникновению бреда.

П. Б. Ганнушкин (1914, 1933) подходил к паранойяльному бредообразованию дифференцированно, различал паранойяльное симптомообразование в рамках психопатии и обозначал его как параноическое развитие. Остальные случаи паранойяльного симптомообразования автор рассматривал как проявление процессуального заболевания – то ли вялотекущей шизофрении, то ли органических поражений головного мозга.

Взгляды П. В. Ганнушкина нашли свое развитие й исследованиях А. Н. Молохова (1940). Он определил параноические реакции как психогенные, в основе которых лежит сверхценная идея, являющаяся отражением патологической целеустремленности. С понятием «параноический» А. Н. Молохов связывал особое параноическое развитие личности и особые патогенетически связанные с ним психогенные реакции. Хронически протекающие и обнаруживающие явные признаки процессуальности паранойяльные состояния автор относил к шизофрении.

Таким образом, развитие учения о паранойе убедительно показывает правомерность различения паранойяльного и параноического бредовых симптомокомплексов. Первый наблюдается при процессуальных психических заболеваниях, второй отличается от паранойяльного психогенным происхождением и обязательным наличием конституциональной почвы. К параноическому бредообразованию в большей мере, чем к паранойяльному, применим критерий «психологической понятности». Само по себе это понятие достаточно спорно, так как невозможно в полной мере понять бред. Известно высказывание К. Schneider: «Там, где можно понять,– это не бред». Т. И. Юдин (1926) считал, что критерий «психологической понятности» применим только к содержанию бреда. Когда психиатры пользуются критерием доступности бреда пониманию, обычно подразумевают либо возможность проникнуться болезненными переживаниями больного, либо установить соответствие между тематикой, содержанием бреда и способом его возникновения, т. е. явно выраженным психогенезом и наличием соответствующих личностных особенностей.

К систематизированному бреду относится и систематическая форма парафренного бреда. В наше время большинство психиатров рассматривают его как симптомокомплекс, наблюдающийся при шизофрении и некоторых органических процессуальных заболеваниях головного мозга. Е. Kraepelin (1913) выделял 4 формы парафрении: систематическую, фантастическую, конфабуляторную и экспансивную. Из них, как уже говорилось, лишь систематическая форма ее безоговорочно может быть отнесена к систематизированному бреду.

Систематическая парафрения, по Е. Kraepelin, появляется в результате развития раннего слабоумия, когда на смену бреду преследования приходит бред большого масштаба, величия. Для систематической парафрении характерны устойчивость бредовых идей, сохранность памяти и интеллекта, эмоциональная живость, значительная роль слуховых галлюцинаций, отсутствие психомоторных расстройств.

Фантастическая форма парафрении характеризуется преобладанием в клинической картине неустойчивых, легко возникающих и легко сменяющихся другими крайне нелепых бредовых идей, которые по своей направленности преимущественно относятся к идеям величия.

Конфабуляторной парафрении свойствен конфабуляторный бред. Конфабуляции при ней возникают вне каких-либо грубых расстройств памяти, не носят заместительного характера.

Экспансивная парафрения характеризуется бредовыми идеями величия на фоне гипертимии, иногда при ней наблюдаются галлюцинации. Она, как и систематическая, чаще наблюдается при шизофрении, тогда как конфабуляторная и фантастическая – при органических заболеваниях головного мозга, особенно – в позднем возрасте.

Выделяют также галлюцинаторную парафрению, в клинической картине которой преобладают галлюцинаторные переживания, чаще – вербальные псевдогаллюцинации и сенестопатии (Я. М. Коган, 1941; Э. С. Петрова, 1967).

Разграничение различных вариантов парафренных синдромов представляет нередко большие трудности и до сих пор еще не может считаться завершенным. Так, W. Sulestrowski (1969) указывал на большие трудности в отграничении фантастической, экспансивной и конфабуляторной парафрении друг от друга и от систематической парафрении. А. М. Халецкий (1973) сближает фантастическую парафрению с систематической, подчеркивая особую выраженность признака фантастичности бредовых идей, которые, по его наблюдениям, чаще всего встречаются при неблагоприятно протекающей шизофрении.

При несистематизированном, отрывочном (чувственном, образном) бреде переживания не имеют единого стержня, не связаны между собой. Отрывочный бред более нелеп, чем систематизированный, он менее аффективно насыщен и не в такой мере меняет личность больного. Чаще всего отрывочный бред проявляется в болезненном восприятии тех или иных фактов окружающей действительности, при этом бредовые переживания не объединяются в стройную логическую систему. В основе отрывочного бреда – нарушение чувственного познания, непосредственного отражения предметов и явлений окружающего мира.

Отрывочный бред не является единым психопатологическим симптомообразованием. В рамках несистематизированного бреда различают (О. П. Вертоградова, 1976; Н. Ф. Дементьева, 1976) такие варианты, как чувственный и образный.

Чувственный бред характеризуется внезапностью возникновения фабулы, ее наглядностью и конкретностью, неустойчивостью и полиморфностью, диффузностью и аффективным характером болезненных переживаний. В его основе лежат качественные изменения восприятия реальной действительности. Чувственный бред отражает измененный смысл воспринятых событий внешнего мира.

Образный бред – это наплыв разрозненных, отрывочных бредовых представлений, таких же непоследовательных и нестойких, как при чувственном бреде. Образный бред является бредом вымысла, фантазий, воспоминаний.

Таким образом, если чувственный бред – это бред восприятия, то образный – бред представлений. О. П. Вертоградова сближает понятие образного бреда с понятием бредового вымысла К. Schneider и бреда воображения в понимании Е. Dupre и J. В. Logre.

Типичные примеры несистематизированного бреда – параноидные синдромы, острые парафренные синдромы (конфабуляторный, фантастический), бред при прогрессивном параличе.

Выделение некоторых форм бреда отражает представления о механизмах их образования. К таким формам относятся резидуальный, аффективный, катестезический и индуцированный бред.

Резидуальным называют бред, остающийся после острого психотического состояния на фоне внешней нормализации поведения. Резидуальный бред содержит фрагменты прежних болезненных переживаний больного. Он может наблюдаться после острых галлюцинаторно-параноидных состояний, после делирия (делириозный бред), по выходе из эпилептического сумеречного состояния.

В основе аффективного бреда преимущественно лежат выраженные аффективные расстройства. При этом следует, однако, помнить, что аффективные расстройства участвуют в формировании любого бреда. Различают бред кататимический, при котором главную роль играет содержание чувственно окрашенного комплекса представлений (например, при сверхценном параноическом бредообразовании), и бред голотимический, связанный с нарушением аффективной сферы (например, бред самообвинения при депрессии). Кататимический бред всегда носит характер систематизированного, интерпретативного, тогда как голотимический – это всегда образный или чувственный бред.

В катестезическом бредообразовании (В. А. Гиляровский, 1949) особое значение придается изменениям внутренней рецепции (висцеро- и проприорецепции). Происходит бредовая интерпретация поступающих в головной мозг проприоцептивных импульсов из внутренних органов. Катестезическими могут быть бредовые идеи воздействия, преследования, ипохондрические.

Индуцированный бред возникает как результат переработки бредовых идей психически больного, с которым соприкасается индуцируемый. В таких случаях происходит как бы «заражение» бредом – индуцируемый начинает высказывать те же бредовые идеи и в такой же форме, что и психически больной-индуктор. Обычно индуцируются бредом те лица из окружения больного, которые особенно близко с ним общаются, связаны семейно-родственными отношениями. Способствует появлению индуцированного бреда убежденность, с которой больной высказывает свой бред, авторитет, которым он пользовался до болезни, а с другой стороны – личностные особенности индуцируемых (их повышенная внушаемость, впечатлительность, невысокий интеллектуальный уровень). У индуцируемых подавляется собственная рассудительность, и неверные бредовые представления психически больного принимаются ими за истину. Индуцированный бред чаще наблюдается у детей заболевшего, его младших братьев и сестер, нередко у жены. Разъединение больного с индуцированными приводит к исчезновению у них бреда.

В качестве примера можно привести наблюдение над семьей учителя физики, больного шизофренией, высказывавшего бредовые идеи физического воздействия (соседи влияют на него и членов его семьи с помощью излучающего электромагнитные волны аппарата). Больной, его жена, женщина без специальности, занимающаяся домашним хозяйством, и дочери-школьницы разработали систему защиты от лучей. Дома они ходили в резиновых тапочках и галошах, а спали в кроватях со специальным заземлением.

Индукция возможна и в случаях острых параноидов. Так, мы наблюдали случай острого ситуационного параноида, разыгравшегося во время переезда по железной дороге, когда индуцированной оказалась жена больного.

Вариантом индуцированных психозов являются психозы, протекающие с симбиотическим бредом (Ch. Scharfetter, 1970). Речь идет о групповых психозах, когда индуцирующие чаще всего больны шизофренией, а среди индуцируемых наблюдаются шизофреноподобные психозы. При полидименсиональном анализе их этиопатогенеза учитывается роль психогенных, конституционально-наследственных и социальных факторов.

К индуцированному бреду по механизму образования близко примыкает конформный бред (W. Bayer, 1932). Это сходный по форме и содержанию систематизированный бред, развивающийся у двух или нескольких совместно проживающих и близких друг другу людей. В отличие от индуцированного бреда при конформном все его участники психически больны. Чаще всего конформный бред наблюдается при шизофрении, когда больными оказываются сын или дочь и один из родителей или же сибсы (сестры и братья). Нередко шизофрения у одного из родителей длительное время протекает латентно и, в сущности, манифестирует конформным бредом. Содержание конформного бреда определяется, таким образом, не только эндогенными, но и психогенными, патопластическими моментами. Конформность содержания бреда существенно влияет на позицию больных – они противопоставляют себя окружающему миру не как отдельные индивидуумы, а как некая группа.

Наиболее распространенным является деление бреда по содержанию.

Бред величия проявляется в утверждениях больных, что они обладают незаурядным умом и силой. К бреду величия близки бредовые идеи богатства, изобретательства, реформаторства, высокого происхождения. При бреде богатства больной утверждает, что он владеет несметными сокровищами. Типичным примером бреда изобретательства могут служить предлагаемые больными проекты вечного двигателя, космических лучей, по которым человечество может перейти с Земли на другие планеты, и т. д. Бред реформаторства проявляется в нелепых проектах социальных реформ, цель которых – облагодетельствовать человечество. При бреде высокого происхождения больной называет себя внебрачным сыном какого-либо известного политического или государственного деятеля, считает себя потомком одной из императорских династий. В ряде случаев такие больные наделяют высоким происхождением и окружающих, составляя для них родословную, несколько уступающую генеалогическому древу самого больного. К этой же группе можно отнести уже отмеченные выше бредовые идеи вечного существования. Все перечисленные здесь виды бреда объединяются в группу экспансивного бреда. Общим для них является наличие положительного тона, подчеркиваемая больным его экстраординарность, часто преувеличенный оптимизм. К экспансивному бреду относят и эротический бред, при котором больной усматривает заинтересованность в нем со стороны отдельных лиц противоположного пола. При этом наблюдается болезненная переоценка больным собственной личности. Типичны представления больных о своей интеллектуальной и физической исключительности, сексуальной привлекательности. Объект бредовых переживаний обычно подвергается настоящему преследованию со стороны больного, который пишет многочисленные любовные письма, назначает свидания. G. Clerambault (1925) описал паранойяльный симптомокомплекс, характеризующийся идеями величия и эротоманической направленностью бредовых переживаний. В своем развитии синдром Клерамбо проходит стадии: оптимистическую (больной считает, что его домогаются лица другого пола), пессимистическую (больной испытывает отвращение, враждебность к влюбленным в него) и стадию ненависти, на которой больной уже обращается к угрозам, устраивает скандалы, прибегает к шантажу.

Вторая группа бредовых идей определяется как депрессивный бред. Для него характерны отрицательная эмоциональная окраска, пессимистические установки. Наиболее типичен для этой группы бред самообвинения, самоуничижения и греховности, наблюдаемый обычно при депрессивных состояниях – при депрессивной фазе циркулярного психоза, инволюционной меланхолии. К депрессивному бреду относится и ипохондрический. Он характеризуется необоснованным беспокойством больного, находящего у себя признаки мнимого тяжкого и неизлечимого заболевания, утрированным вниманием больного к своему здоровью. Чаще всего ипохондрические жалобы относятся к телесному здоровью, и поэтому ипохондрический синдром иногда трактуют как бред телесных превращений, бред мнимого соматического заболевания. Однако известны случаи, когда больные утверждают, что они больны тяжелым психическим заболеванием.

К ипохондрическому бреду близок синдром Котара, который по своему содержанию может быть охарактеризован как нигилистически-ипохондрический бред в сочетании с идеями громадности. Некоторые психиатры о синдроме Котара говорят как о негативе бреда величия. G. Cotard (1880) описал этот вариант бреда под названием бреда отрицания. Бредовые идеи при синдроме Котара отличаются ипохондрическими и нигилистическими утверждениями на фоне тоскливого аффекта. Характерны жалобы больных на то, что сгнил кишечник, нет сердца, что больной величайший, еще небывалый в истории человечества преступник, что он заразил всех сифилисом, отравил своим зловонным дыханием весь мир. Иногда больные утверждают, что они уже давно умерли, что они трупы, их организм давно разложился. Их ждут тяжелейшие наказания за все зло, которое они принесли человечеству. Мы наблюдали больного, который жаловался на то, что он лишен возможности совершать физиологические отправления и в брюшной полости у него скопились тонны кала. При большой выраженности депрессии и тревоги в структуре синдрома Котара преобладают идеи отрицания внешнего мира, такие больные утверждают, что все вокруг погибло, земля опустела, на ней нет жизни.

Третью группу бредовых идей определяют как бред преследования, понимаемый в более широком смысле, или персекуторный. Как правило, персекуторный бред всегда протекает с чувством страха, недоверия и подозрительности к окружающим. Нередко «преследуемый» становится преследователем. К персекуторному бреду относятся бредовые идеи отношения, значения, преследования, воздействия, отравления, ущерба.

Бред отношения характеризуется патологическим отнесением всего происходящего вокруг к личности больного. Так, больные рассказывают, что о них дурно говорят. Стоит больному войти в трамвай, как он замечает повышенное к себе внимание. В поступках и словах окружающих он видит намеки на какие-то заметные им его недостатки. Вариантом бреда отношения является бред значения (особого значения), при котором подчеркнуто важное значение приобретают те или иные события, высказывания окружающих, в действительности не имеющие к больному никакого отношения. Чаще всего бред отношения предшествует развитию бреда преследования, однако при первом внимание окружающих не всегда носит отрицательный характер, как это обязательно бывает при бреде преследования. Больной чувствует повышенное к себе внимание, и это его тревожит.

Значительно больше выражены персекуторные особенности бреда при идеях преследования. В этих случаях воздействие извне носит всегда отрицательный для больного характер, направлено против него. Бред преследования может быть систематизированным и отрывочным.

При бреде воздействия больные убеждены в том, что они подвергаются воздействию с помощью различных аппаратов, лучей (бред физического воздействия) или гипноза, телепатического внушения на расстоянии (бред психического воздействия). В. М. Бехтерев (1905) описал бред гипнотического очарования, характеризующийся систематизированными бредовыми идеями гипнотического воздействия. Больные утверждают, что они психически здоровы, но их загипнотизировали: они лишены своей воли, их поступки внушены извне. Воздействие извне определяет, по заявлению больного, его мысли, речь, письмо. Характерны при этом жалобы на раздвоение мыслей. Помимо принадлежащих самому больному мыслей якобы есть и чуждые ему, посторонние, внушенные извне. По мнению М. Г. Гулямова (1965), бред гипнотического очарования является одним из первых описаний психического автоматизма.

Разновидностью бреда психического воздействия является и наблюдавшийся нами бред насильственного лишения сна: Будто бы воздействуя на больную гипнозом, враждебно к ней настроенные «операторы» специально лишают ее сна, чтобы свести с ума. Бред насильственного лишения сна – всегда структурный элемент синдрома психического автоматизма.

К персекуторному бреду следует отнести и некоторые синдромы эротического бреда, лишенные положительной эмоциональной окраски, в которых больной предстает как объект, подвергающийся плохому отношению, преследованию. Бред эротического преследования (R. Krafft-Ebing, 1890) заключается в том, что больные считают себя жертвами эротических притязаний и оскорблений со стороны окружающих. Чаще всего это женщины, утверждающие, что их преследуют мужчины, которым потакают, способствуют и некоторые женщины. При этом часты слуховые галлюцинации оскорбительного содержания и неприятные ощущения в области половых органов. Возможны попытки самоубийства больных, ложные оговоры окружающих, обвинение их в изнасиловании. Нередко больные устраивают мнимым преследователям скандалы в публичных местах или проявляют к ним агрессию. Этот вид бреда часто наблюдается при шизофрении, в клинике парафренных состояний.

С бредовыми идеями преследования и отношения, носящими явную эротическую окраску, протекает вербальный галлюциноз (эротическая парафрения), описанный М. J. Carpas (1915). Заболевают преимущественно женщины в возрасте 40–50 лет. Характерны слуховые галлюцинации эротического содержания, иногда угрожающие. Они содержат упреки в безнравственных поступках, развратности, обвинения в измене мужу Заболевание относится к хроническим галлюцинозам инволюционного периода.

Психогенным характером бредообразования отличается бред эротического презрения (F. Kehrer, 1922), наблюдающийся у одиноких, неустроенных женщин. Этот вид эротического бреда возникает чаще всего реактивно, в связи с действительно имевшим место в жизни больной эпизодом, который она рассматривает как сексуально-этическую неудачу. Характерны утверждения больных о том, что все окружающие (весь город, вся страна) считают их женщинами легкого поведения.

В ряде случаев бредовые идеи отношения могут быть связаны с наличием у больного явлений обонятельного галлюциноза (D. Habeck, 1965). Больные заявляют, что от них исходит дурной запах, который замечают окружающие. Эти явления напоминают описанный Ю. С. Николаевым (1949) бред физического недостатка, неприятного для окружающих. Чаще всего больные при этом высказывают бредовые идеи о недержании ими газов. Такую психопатологическую симптоматику можно расценивать как дисморфофобии бредового характера.

Бред материального ущерба (по А. А. Перельману, 1957) является результатом сочетания бреда обнищания и преследования. Эти формы бреда чаще всего наблюдаются при органических и функциональных психозах позднего возраста. Бредовые идеи обнищания и ущерба встречаются не только в рамках сенильно-атрофической патологии, но и при сосудистых психозах, а также при других органических поражениях головного мозга у пожилых людей, например при опухолевом процессе. Таким образом, есть основания считать, что содержание бреда в этих случаях является отражением возрастного фактора. Вряд ли это можно всецело объяснить особенностями возрастных изменений характера и нарушениями памяти, так как бред ущерба иногда наблюдается у пожилых людей, не обнаруживающих значительного снижения памяти и резкого заострения тех свойств личности, из которых можно было бы чисто психологически выводить образование идей ущерба. Очевидно, в генезе его принимают участие более тотальные изменения личности, ее социальная (в широком и узком, т. е. в плане малой группы, семьи) дезадаптация, утрата прежних интересов, изменение системы отношений. Конечно, нельзя представлять бредовые идеи ущерба обнищания и ущерба как сугубо социогенные. В их образовании огромную роль играют патобиологические моменты, инволюция.

К персекуторному бреду относится и бред ревности. Идеи ревности всегда рассматриваются больным в связи с причиняемым ему материальным и моральным ущербом. Бред ревности может служить примером того, как единая бредовая тематика может быть следствием совершенно различных в этиологическом отношении и по типам симптомообразования синдромов. Известен бред ревности, возникающий чисто психогенным путем, нередко из сверхценных идей и при наличии предрасполагающей личностной почвы. Бред ревности наблюдается и при шизофрении. В этих случаях он возникает без видимой причины, непонятно для окружающих, невыводим из ситуации, не соответствует преморбидным личностным особенностям больного. У алкоголиков бред ревности связан с хронической интоксикацией, приводящей к своеобразной деградации личности, утрате значимости для больного морально-этических норм поведения, к биологическим изменениям сексуальной сферы.

Помимо трех перечисленных основных групп, объединяющих бредовые синдромы, некоторые авторы (В. М. Банщиков, Ц. П. Короленко, И. В. Давыдов, 1971) выделяют группу примитивных, архаических форм бредообразования. Эти формы бреда свойственны, если не считать случаи процессуального их образования, малоразвитым, примитивным, склонным к фанатизму, истерическим реакциям личностям. Выделение этой группы бредовых синдромов условно, их часто с полным правом можно отнести к персекуторному бреду, как это считали В. П. Сербский (1912) и В. А. Гиляровский (1954) относительно бреда одержимости бесом. В их генезе, несомненно, играют значительную роль и висцеральные галлюцинации, сенестопатии.

Наиболее типичным видом примитивного бреда является бред одержимости. Больные при этом утверждают, что в их тело вселилось какое-то существо, животное или даже человек (внутренняя зоопатия) или бес, сатана (бред одержимости бесом). В ряде случаев больные заявляют, что их поступки управляются находящимся в них существом.

Мы наблюдали больную шизофренией, утверждавшую, что в ее теле поселился Вельзевул. Время от времени больная психомоторно возбуждалась, речь ее становилась бессвязной (у нее и вне этих периодов отмечались явления соскальзывания), она цинично бранилась, плевалась, обнажалась, совершала бесстыдные телодвижения. Такие состояния обычно длились от 15 мин до 0,5 ч, после них больная в изнеможении жаловалась, что ее языком говорил Вельзевул. Он же заставлял ее принимать непристойные позы. Она, говорила больная, не в силах сопротивляться. Свои поступки и высказывания, внушенные нечистой силой, больная воспринимала как нечто совершенно ей чуждое.

Таким образом, описанный случай бреда одержимости может рассматриваться как параноидно-галлюцинаторный (точнее, псевдогаллюцинаторный) синдром типа психического автоматизма.

Другой случай иллюстрирует психогенное образование бреда одержимости.

Фанатически верующая старуха, суеверная, постоянно разговаривающая о колдовстве, невзлюбила своего младшего внука, рождение которого значительно усложнило жизнь всей семьи. Вечное ворчание, недовольство, подчеркивание связи между любой жизненной невзгодой и поведением ребенка привело к появлению болезненных утверждений о том, что во внука вселился сатана В этом случае трудно дифференцировать этапы бредообразования, так как никто из членов семьи никогда не пытался возражать больной, разубеждать ее, доказать ей абсурдность подобных утверждений. Однако можно думать, что в этом случае бреду предшествовали сверхценные идеи. Однажды за ужином больная, будучи в экстатическом состоянии, закричала, что видит сатану и, индуцировав всех остальных членов семьи, удерживавших мальчика, кинулась рукой извлекать сатану из его горла. Ребенок погиб от удушения. Изолированные от больной остальные члены семьи вышли из индуцированного психотического состояния, проявляя признаки различной степени выраженности реактивной депрессии. Сама больная оказалась психопатической личностью примитивного склада, стеничной, упрямой, подавляющей своей волей своих близких. Ее бредовые переживания оказались недоступными коррекции даже под влиянием такой шоковой психогении, как случившееся.

К бреду одержимости примыкает так называемый пресенильный дерматозойный бред (К. A. Ekbom, 1956), наблюдающийся главным образом при психозах позднего возраста, в том числе при инволюционной меланхолии и поздней шизофрении. Болезненные переживания (чувство ползания насекомых) локализуются в коже или под кожей. Дерматозойный бред близок к понятию хронического тактильного галлюциноза Берса – Конрада (1954).

К бреду чрезвычайно близок синдром психического автоматизма Кандинского – Клерамбо, в котором расстройства мышления не только носят своеобразный характер, но и сочетаются с патологией восприятия и идеомоторики.

Синдром Кандинского – Клерамбо характеризуется переживаниями отчуждения от себя собственных мыслей и действий под влиянии внешних воздействий. По А. В. Снежневскому, для синдрома Кандинского – Клерамбо типична совокупность патогенетически взаимосвязанных между собой псевдогаллюцинаций, бредовых идей преследования и воздействия, чувства овладения и раскрытости. У больных возникают «чужие», «сделанные» мысли; они испытывают такое чувство, что их окружающие «знают и повторяют» их мысли, что в их голове «звучат собственные мысли»; происходит «насильственное прерывание» их мыслей (речь идет о шперрунгах).

Симптом открытости проявляется тем, что самые сокровенные и интимные мысли становятся известны окружающим.

А. В. Снежневский (1970) различает 3 типа психического автоматизма.

1. К ассоциативному автоматизму относятся наплыв мыслей (ментизм), появление «чужих» мыслей, симптом открытости, бред преследования и воздействия, псевдогаллюцинации, звучание мыслей (собственных или внушенных), отчуждение эмоций, когда чувства радости, печали, страха, волнения, тревога, гнев воспринимаются также как следствие воздействия извне.

2. Сенестопатический автоматизм выражается в возникновении чрезвычайно тягостных ощущений, трактуемых как специально вызванные извне, например, устроенные больному ощущения жжения в теле, полового возбуждения, позывов на мочеиспускание и т. п. К этому же виду автоматизма относятся обонятельные и вкусовые псевдогаллюцинации.

3. При кинестетическом автоматизме больные испытывают отчуждение собственных движений и действий. Они, как это представляется больным, также осуществляются в результате воздействий посторонней силы. Примером кинестетического автоматизма являются речедвигательные псевдогаллюцинации Сегла, когда больные утверждают, что они говорят под воздействием извне, движения языка им не подчиняются.

Бред преследования и воздействия при явлениях психического автоматизма обычно систематизирован. Иногда при этом обнаруживается транзитивизм бреда, когда бредовые переживания переносятся и на окружающих, больной считает, что не только он сам, но и его родные и близкие испытывают то же постороннее влияние. Иногда больные убеждены, что не они испытывают постороннее воздействие, а члены их семьи, персонал отделений, т. е. что больны не они, а их родственники, врачи.

Прослеживается динамика развития синдрома психического автоматизма от ассоциативного к сенестопатическому, последним обнаруживается кинестетический автоматизм (А. В. Снежневский, 1958; М. Г. Гулямов, 1965).

Длительное время многие исследователи считали синдром психического автоматизма чуть ли не патогномоничным для шизофрении, однако сейчас накопилось много наблюдений, свидетельствующих о том, что психический автоматизм, правда, значительно реже, наблюдается и в клинике экзогенно-органических психозов. Некоторые исследователи в связи с этим говорят о специфичности накладываемой на синдром психического автоматизма различной его нозологической принадлежности. Так, в частности, редуцированный, галлюцинаторный вариант синдрома Кандинского – Клерамбо, характеризующийся отсутствием бредовых идей воздействия, отмечен при эпидемическом энцефалите (Р. Я. Голант, 1939), гриппозных психозах, протекающих с симптоматикой энцефалита, и хроническом алкогольном галлюцинозе, не сопровождающемся бредом (М. Г. Гулямов, 1965). Для галлюцинаторного варианта синдрома Кандинского – Клерамбо типичны вербальный галлюциноз (простые и сложные слуховые галлюцинации), к которому на фоне ясного сознания присоединяются псевдогаллюцинации слуха, симптом открытости, наплыв или задержка мыслей, насильственное мышление, передача мыслей на расстоянии, отчуждение эмоций, «сделанные» сновидения, совершаемые под воздействием движения извне. При этом отсутствуют симптомы сенестопатического автоматизма.

Исключительно сложны вопросы бредообразования. Вряд ли можно говорить о каком-то едином механизме развития бреда для всех без исключения видов бредовых идей. Перефразируя выражение Е. Kraepelin, который считал, что видов слабоумия столько, сколько существует форм психических заболеваний, можно сказать, что видов бредообразования столько, сколько имеется если не отдельных болезней, то кругов психических заболеваний. Не может быть какой-то унифицированной схемы, которая патогенетически или патофизиологически могла бы объяснить единый механизм столь разнообразных форм бредообразования. Поэтому в дальнейшем в соответствующих разделах мы будем специально останавливаться на типах бредообразования, присущих шизофрении, реактивным психозам и развитиям, эпилепсии и т. д.. Однако так же как, несмотря на все клиническое многообразие проявлений бреда, мы должны дать общее для всех бредовых синдромов определение, точно так же необходимо представить себе общее в механизме различных форм бредообразования.

В связи с этим, нам кажется, представляют большой интерес взгляды на бредообразование М. О. Гуревича (1949). Если формальные, непродуктивные расстройства мышления автор считал результатом психической дезинтеграции, диссинапсии, то бред он объяснял как качественно новый, особый болезненный симптом, являющийся следствием дезинтеграции мышления и патологической его продукции. Бред, по М. О. Гуревичу, имеет отношение к заболеванию личности в целом, к развитию психического автоматизма.

Эта концепция нашла свое развитие в работах А. А. Меграбяна (1972, 1975). По А. А. Меграбяну, патология мышления, как об этом писал и М. О. Гуревич, представлена либо в форме дезинтеграции и обнажения нарушенных компонентов мышления на общем фоне клинической картины психоза, либо в виде вторично возникшей патологической продукции, к которой наряду с бредом относятся сверхценные и навязчивые идеи. Навязчивые и бредовые идеи А. А. Меграбян рассматривает как относящиеся к широкой психопатологической группе явлений психического отчуждения. Снижается способность к активному управлению протеканием мыслительных процессов и эмоциональными переживаниями. Мышление и эмоции как бы выходят из-под контроля личности и тем самым принимают чуждый для больного, антагонистический по отношению к нему и даже недоброжелательный характер. Фоном для этих изменений мышления является непомраченное сознание. Патологическая продукция мыслительной деятельности, воображения больного, его искаженная эффективность проецируются на окружающую действительность, искаженно ее отражая. А. А. Меграбян отмечает, что чуждыми и враждебными в сознании больного оказываются не только собственные мысли, но и явления реальной действительности. На примере шизофренического мышления А. А. Меграбян выдвигает и разрабатывает положение о том, что ядром психического отчуждения являются деперсонализация и дереализация. Отсюда – переживание своей своеобразной двойственности. Характерная для шизофрении прогрессирующая деперсонализация достигает той степени выраженности, когда может быть охарактеризована как тотальная. Синдром психического автоматизма А. А. Меграбян рассматривает как вершину отчуждения.

Таким образом, патогенетическая теория Гуревича – Меграбяна объясняет сущность бреда как патологическую продукцию мышления, возникающую в связи с его дезинтеграцией. Бред выводится из непродуктивных расстройств мышления, являющихся как бы предпосылкой его возникновения. Возникнув, бред подчиняется совершенно иным принципам функционирования мыслительных процессов. Механизм функционирования бреда патофизиологически объяснили И. П. Павлов и его сотрудники, показав, что он является выражением патологически инертного раздражительного процесса. Очаг патологической инертности, который, как отметил М. О. Гуревич, надо понимать не в анатомическом смысле, а как сложную динамическую систему, отличается большой стойкостью, на его периферии в связи с явлениями отрицательной индукции подавляются другие раздражения. И. П. Павлов в своем объяснении ряда психопатологических симптомов подошел к сближению бреда с психическим автоматизмом. Последний от также объяснял наличием очага патологически инертного раздражительного процесса, вокруг которого концентрируется все близкое, сходное и от которого по закону отрицательной индукции отталкивается все ему чуждое. Таким образом, очаг патологической инертности раздражительного процесса, лежащий в основе возникновения бреда, аналогичен по своей динамике понятию доминанты Ухтомского. Наряду с патологической инертностью в генезе бреда И. П. Павлов придавал большое значение наличию в коре большого мозга гипноидно-фазовых состояний, и в первую очередь ультрапарадоксальной фазы.